Может показаться странным, что именно в этот период, когда его внимание к жизни простых людей проявляется наиболее живо и сильно, в его поэзии все слышнее становятся ноты мистицизма. Он никогда не был философом, и ярмо сформулированной и завершенной философской системы, содержащей ответы на любой вопрос, для него непереносимо. Еще меньшее уважение питал он к традиционным религиям. Он слишком страстно любил эту землю и эту жизнь, чтобы отворачиваться от них. Тайна жизни всегда привлекала его. "Насколько искусственны и лживы наши представления о грехе и добродетели, — писал он в письме, датированном 22 марта 1894 года. — Нет более высокой религии, чем религия симпатии ко всему живущему. Любовь — вот источник любой религии".
Мистицизм Тагора не что иное, как чувство родства со всем окружающим, уверенность в существовании невидимой связи, объединяющей все живущее, видимое с незримым. Расцвет мистицизма в этот период в поэзии Тагора означает, что поиск связующего звена в его собственной жизни, поиск музы-покровительницы его таланта и судьбы, поиск Личности, которая была бы и глубже и выше его личности, стал более сознательным. В письме от 24 марта 1894 года он писал: "Я ошеломлен сознанием, что во мне есть ускользающая тайна, и я не могу ни осознать ее, ни овладеть ею. Я не знаю, куда она заведет меня — или я ее? Я не знаю, что я могу или не могу свершить. Я не могу понять, да меня и не спрашивают, что это вздымается как волна в моем сердце, что течет но моим жилам, что шевелится в моем мозгу, и все же я живу и притворяюсь, будто я хозяин своих дум и дел. Я как живое пианино со сложной сетью струн, натянутых внутри, но кто же этот Музыкант, приходящий играть, и когда он приходит, и почему — этого я понять не в силах. Я слышу только мелодию, которая возникает во мне в это мгновение, звучат ли струны радости или печали, берутся ли диезы или бемоли, высокие или низкие, льется ли мелодия или фальшивит…"
К счастью, он не был философом и не ломал себе голову над вопросами, зачем и почему "на нем играли". Более того, он страдал, когда музыка не звучала. "Удовольствие создать одно стихотворение, — писал он в письме в мае 1892 года, — намного больше того, какое получаешь, исписав целую стопку листов прозы… Если бы я мог сочинять по стихотворению в день…" Ему это почти удавалось. В течение семи лет, с 1894-го по 1900-й, он напечатал несколько больших поэтических сборников, помимо драм, книг рассказов и другой прозы. Первый из этих сборников стихов озаглавлен "Шонар тори" ("Золотая ладья"), по названию начального стихотворения.
