Симона замерла. Отец говорил загадками, ведь он отлично знал, ничто не заставит ее вернуться к людям, которые после смерти Дидье сочли ее сумасшедшей. В Хартмуре она обрела шанс на счастье. Однако в душу уже проникла змея сомнения. Симону мучило любопытство. Дидье говорил, что Ник не вернется к утру, а теперь вот и Арман упомянул про поездку мужа. У Симоны создалось впечатление, что все вокруг все знают и лишь она одна остается в неведении. Взгляд непроизвольно метнулся к шкатулке.
Арман как будто почувствовал ее слабость, на шаг приблизился и заговорил низким, убедительным голосом:
— Неужели ты не хочешь узнать, какие тайны заставили барона уничтожить эту шкатулку?
Симона не стала сообщать отцу, что получила шкатулку не от Ника. Перед глазами возникло лицо мужа. Как он будет разочарован, если узнает, что Симона без спросу сунула нос туда, куда он ее не приглашал!
«Мужчине иногда нужна возможность разобраться в собственных мыслях. Я не стану открывать тебе душу, она принадлежит мне одному».
Скорее всего, эти записки не что иное, как старая хозяйственная книга. Арман — человек жадный, такие записи могли вызвать в нем зависть.
— Нет, — решительно отозвалась Симона, гордясь своей твердостью. Захлопнув крышку, она подняла шкатулку с кровати, отвернулась от отца и направилась к камину, угли в котором еще не погасли.
Арман зарычал, бросился к дочери, схватил ее за руку. Шкатулка выскользнула из рук Симоны, крышка откинулась, и письма рассыпались по ковру.
— Папа, отпусти меня! Я не опозорю Николаса, шпионя за ним. В отличие от тебя у меня нет такой привычки.
Арман ударил ее по щеке. У Симоны зашумело в голове. Пытаясь сфокусировать взгляд, она заморгала и почувствовала во рту вкус крови.
— Простофиля, — пробормотал Арман, нагибаясь к шкатулке и удерживая Симону за руку. — Стоишь тут и несешь праведную чушь о верности своему возлюбленному, не ведая, что само твое присутствие в Хартмуре зависит от содержимого этой шкатулки.
Он выбрал одно из писем и быстро пробежал его взглядом. Симона прижала руку к разбитой губе и взмолилась:
— Папа, не надо, прошу тебя!
— Ага, вот, — пробормотал под нос Арман и, откашлявшись, начал читать: — «Восемнадцатое апреля. Мой дорогой Николас…»
— Нет! — отшатнулась Симона.
— «…боюсь, что я совершила ужасную ошибку, отказавшись от твоего предложения о браке. Папа…»
Симона закрыла уши ладонями и бросилась к двери, но Арман двинулся следом, продолжая громко читать. Его зычный голос легко достигал слуха дочери.
