– Что еще может быть у человека, кроме его жизни и его смерти? – сказал он мне.
В этот момент я почувствовал, что совершенно необходимо все это записать и вновь взялся за блокнот. Дон Хенаро уставился на меня и улыбнулся. Затем он склонил голову немного набок и раскрыл ноздри. Он, очевидно, имел замечательный контроль над мышцами, управляющими ноздрями, потому что они раскрылись в два раза против своего обычного размера.
Что было наиболее комичным в его клоунаде, так это не столько его жесты, как его собственная реакция на них. После того, как он расширил свои ноздри, он склонился вперед и вновь привел свое тело в ту же странную перевернутую позу сидения на голове.
Дон Хуан смеялся, пока слезы не потекли у него по щекам. Я чувствовал себя несколько раздраженным и смеялся нервно.
– Хенаро не любит писать, – сказал он как объяснение.
Я отложил свои заметки, но дон Хенаро сказал, что все в порядке с писанием, потому что он на самом деле не возражает против этого. Он повторил те же самые ребячливые движения, и оба они опять реагировали так же.
Дон Хуан взглянул на меня, все еще смеясь, и сказал, что его друг изображает меня. Что у меня есть привычка раздувать ноздри, как только я начинаю писать, и что дон Хенаро думает, что пытаться стать магом, записывая поучения, также абсурдно, как сидеть на голове, поэтому он и принимает такую абсурдную позу, перенося вес своего сидящего тела на одну голову.
– Может быть, ты не находишь это забавным, – сказал дон Хуан, – но только один Хенаро может сидеть на голове, и только один ты можешь думать о том, чтобы стать магом, записывая поучения.
Оба они опять имели взрыв смеха, и дон Хенаро повторил свое невероятное движение.
Мне нравился он. В его поступках было так много грации и прямоты.
– Приношу свои извинения, дон Хенаро, – сказал я, указывая на блокнот.
– Все в порядке, – сказал он и опять хмыкнул.
Я больше не мог писать. Они очень долго продолжали говорить о том, как растения действительно могут убить и как маги используют это качество растений. Оба они продолжали смотреть на меня, когда говорили, как бы ожидая, что я буду писать.
– Карлос, как лошадь, которая не любит быть оседланной, – Сказал дон Хуан. – С ним надо быть очень деликатным. Ты испугал его, и теперь он не хочет писать.
Дон Хенаро расширил свои ноздри и сказал с насмешливой просьбой, гримасничая и вытягивая губы куриной попкой:
– Продолжая, Карлуша, пиши. Пиши, пока у тебя не отвалится большой палец.
