День Литературы, 2002 № 03 (067) | страница 47
Разговор не случайно сразу же пошел об эсхатологии. Дж.Р.Р. Толкин — последовательно эсхатологический автор. Каждая битва его мира может стать Последней. Мы видим своеобразную цикличность времени, закрученного в спираль, ведущую к неминуемому концу: Золотой век первой эпохи Срединной земли сменяется Серебряным — второй, и, наконец, после падения Нуменора-Атлантиды и временного исчезновения Саурона наступает Бронзовый век — третья эпоха, на излете которой и разворачиваются события, описанные во "Властелине колец". Божественная сила уходит из мира с каждым космическим циклом, но и враг становится как-то бледнее, незаметнее, что ли.
Когда теряешь файл с написанным очерком, а в ленивой памяти твоей остаются только бессвязные слова и имена, ты снова убеждаешься, что нет больше причин доверять машине. Человеку свойственно верить в магию, в магию машины — не в последнюю очередь, но магия ее оказывается призрачной и обоюдоострой. Я ужаснулся магии машины, как ужаснулся сам Толкин, обратившись в незадачливого хоббита, блуждающего по гоблинским подземельям. Тот же ужас перед машиной — в мастерских Ортханка или в эссе "О волшебных историях". Толкин сам свидетельствует в письме к М. Уолдмену: "Вся моя книга написана в основном о Грехопадении, Смерти и Машине". Машина — это путь к власти, а самая совершенная и коварная идеальная машина Срединной земли — это кольцо, притягательное своей силой и одновременно вселяющее ужас. Мы бежим от этого ужаса и в нашем мире, но не можем скрыться от страданий, созданных нашими руками, "ибо мы отчетливо понимаем и уродство трудов наших, и их зло". Как пресловутые урук-хаи из джексоновского фильма, как Горлум-Голем в ужасе перед делом рук своих, мы бежим не оглядываясь, боясь увидеть за спиной штампованные рекламные постеры фильмов "Властелин колец" и "Гарри Поттер", глянцевые обложки журналов с сопутствующим, в меру и не в меру бестолковым освещением культурного/культового события. Бежим от всех этих "гомогенных явлений". И только в храме кто-то из нас успокаивается ненадолго, но помнит и плачет о своей судьбе.
Став рабом машины (компьютера, телевизора или мобильного телефона), ты цепляешься за нее, за свою прелесть, как жалкий Горлум — и вот с истощавшей руки неспроста падает кольцо во тьму пещеры, полной орков, а бедный жесткий диск сыпется от перепада напряжения в траченной временем подмосковной сети. "Человек — это звучит Горлум", — как могли бы написать авторы "Межлокальной контрабанды". И как действительно написал незадолго до смерти юродствующий Ю.Н. Стефанов (упокой Господи его душу): Горлум, наше подобие, — "это лже-Адам, анти-Адам конца времен", поры геноновского "зловещего и бесконечного карнавала". Уготована ли нам его участь?