М а к и а в е л л и. Надеюсь, мои слова не заставят вас плохо думать обо мне.
П р а в и т е л ь н и ц а. Я знаю тебя, знаю твою верность и понимаю, что можно, будучи честным и разумным человеком, не найти кратчайшего пути к спасению своей души. Есть и другие мужи, Макиавелли, которых я и ценю и порицаю.
М а к и а в е л л и. Кто же это?
П р а в и т е л ь н и ц а. Должна признаться, что сегодня Эгмонт расстроил меня до глубины души.
М а к и а в е л л и. Эгмонт? Чем?
П р а в и т е л ь н и ц а. Обычным своим легкомыслием и беспечностью. Страшная весть настигла меня, когда я со всей свитой, Эгмонт тоже сопровождал меня, возвращалась из церкви. Я не сумела скрыть свою боль и стала громко сетовать, а потом, оборотясь к нему, воскликнула: "Что же это творится в вашей провинции! И как вы можете терпеть такое, граф? Король ведь всем сердцем вам верил".
М а к и а в е л л и. И что же он ответил?
П р а в и т е л ь н и ц а. Ответил так, словно речь шла о пустяках, о досадной случайности. "Прежде всего нидерландцы должны быть уверены в незыблемости старых порядков! Остальное приложится".
М а к и а в е л л и. Возможно, в его словах правда возобладала над разумом и благочестием. Да и как может возникнуть и упрочиться доверие, если нидерландцы поняли, что испанцы не столько пекутся об их благе и спасении души, сколько посягают на их имущество? Для них очевидно, что новые епископы спасли меньше душ, чем захватили богатых приходов, не говоря уж о том, что почти все они чужеземцы. Наместничества пока еще в руках нидерландцев, но испанцы уже точат зубы на этот лакомый кусочек. А ведь любой народ хочет, чтобы им правили его одноплеменники, по его обычаям, а не пришлые люди, которым важно одно - обогатиться, которые все меряют своей мерой, правят не дружественно и безучастно?
П р а в и т е л ь н и ц а. Ты становишься на сторону наших врагов.
М а к и а в е л л и. Сердцем, конечно, нет. Но как бы я хотел и разумом быть на нашей стороне.
П р а в и т е л ь н и ц а. Если таково твое желанье, то я должна уступить им свои права, ибо Эгмонт и Оранский только и мечтают заполучить их. Некогда они были врагами, теперь, объединившись против меня, они неразлучные друзья!
М а к и а в е л л и. Опасный союз!
П р а в и т е л ь н и ц а. Говоря откровенно - я страшусь Оранского и боюсь за Эгмонта. Оранский замышляет недоброе, мысль его заходит слишком далеко, лукавый человек, он словно бы со всем соглашается, никогда не спорит, благоговейно меня выслушивает и с величайшей осмотрительностью преследует собственные цели.
