— Почему же вы не остались на том лугу, а, сделавшись военным журналистом, понеслись по миру?
— Я возвращаюсь. Только на луга Латинской Америки, Вьетнама, Кампучии. Странные это луга. Как сказал китайский поэт Ван Вэй, "все бежит, летит мой сон по выжженным лугам". Среди этих выжженных лугов локальных войн, где я провел пятнадцать лет своей жизни, и собрана моя коллекция. Множество обгорелых, убитых снарядами, расстрелянных пулеметами бабочек... Это уникальная коллекция, коллекция трофеев. Все бабочки были пойманы на локальных войнах, которые вела моя страна в конце XX века. Это бабочки Анголы, Мозамбика, Эфиопии, Кампучии, Никарагуа.
— Это была концептуальная идея — собирать именно трофейных бабочек?
— Да. Как вы сами понимаете, это был один из глобальных советских проектов, который обсчитывался строчкой в Госплане. И конечно, Советский Союз мог бы гордиться этой коллекцией. Наряду с авианосцами и ракетоносителями они могли бы войти в золотой фонд советской цивилизации. Однако на самом деле с бабочками у меня связано много не до конца освоенных представлений. Вот смотрите: русский фольклор освоил медведя, зайца, лису, волка, белку, комара, гуся, мыша, ежа и жука. У нас есть даже блоха, ха-ха-ха-ха. Но нет бабочки! Не тайна ли это? Бабочка есть в африканском фольклоре, в этнографии Индии, Латинской Америки. Там она в орнаменте, в сказках, она — как божество... В русской же этнографии бабочки нет. Как будто на тех лугах, где я оказывался, до меня никто бабочек не видел.
— И вправду странно. Ведь русский крестьянин в полях-лугах проводил большую часть своей жизни. Порой в снопах и рождался.
— Да, русский крестьянин, русская женщина просто жили в поле. Когда они взмахивали косой, срезая ромашки, васильки, из-под опавших трав тысячами взлетали бабочки. Эти косцы были окружены облаками бабочек. И русский глаз не заметил их? Не занес в пантеон фольклора? Удивительно. Их нельзя не заметить. Но почему-то русское сознание запрещало их замечать.
— Вы думаете — табу?
— Огромный запрет. Табу. Смотрите: у каждого человека есть свой тотемный зверь — медведь, лебедь, орел, тигр. И, видимо, какой-то род, который повел свое исчисление от бабочки, был каким-то образом запрещен. Демонизирован. Или закрыт, запечатан. Этим и объясняется такое магическое умолчание. И первым, кто в русской литературе прорвал и нарушил это ужасное табу, был Аксаков. Именно ему принадлежали первые книги и первый каталог о ловле бабочек. Да, наивные, как и многое из того, что писал Аксаков. К тому же, будучи натурфилософом, он подошел к этому не поэтически, а этимологически. Но тем не менее именно он разрушил фигуру умолчания.
