– А теперь раздевайся, князь.
Он разделся и крест позолоченный снял,
Свой, нательный, которым себя осенял.
Снял с себя кушак и штаны,
И рубаху, парчою расшитую, снял,
Всё на лавке сложил, у стены.
И разделась Феврония тоже, и вот
Князь увидел и груди её, и живот...
Так красива она была,
И фигуриста вся, и к тому же и вот
Вся была розова, бела...
И сказала Феврония князю Петру:
– Я мочалкой намылю тебя и потру.
И к нему подошла, сама ж,
Стала спину тереть Петру,
Стала делать ему массаж.
И горячей водой окатила его,
И верёвкой любви окрутила его,
Начала собой опьянять,
И холодной водой окатила его,
А потом и горячей опять.
Смыла с князя она и коросту, и грязь,
Князя способом верным спасти загорясь.
Чёрт за печкой хихикал: хи-хи...
Смыла с князя она и коросту, и грязь,
И земные его грехи.
И стояла Феврония перед Петром,
Не прикрыта ничем, с неприкрытым бедром,
Без купальника, обнажена.
Так стояла она перед князем Петром,
Словно князю она жена.
И закваску целебну взяла из дежи
И Петра попросила: "Дежу подержи,
Я оттуда закваски возьму".
И закваской целебной из этой дежи
Все помазала язвы ему.
...От проказы она излечила Петра,
Тра-ра-ра, па-па-па, тра-ра-ра!..
Каравай испекла ржаной.
От проказы она излечила Петра
Да и стала Петру женой...
Геннадий Иванов ПРИЧАСТЬЕ
***
Стоят у деревни три стога.
Как три рассуждающих бога…
И есть им подумать о чём –
Ведь жизни всё меньше кругом.
Всё меньше заботливых рук,
И глуше пространство вокруг.
И мы на крыльце рассуждаем,
И выхода тоже не знаем.
Глядим на вечернюю тень –
Темнеет, кончается день.
Темнеют холмы и луга.
Сливаются с небом стога.
***
До последнего дня, до последнего мига
Пусть во мне сочиняется новая книга.
Будет исповедь, даст Бог, и будет причастье,
И строка промелькнёт – как последнее счастье.
ДОРОЖНЫЕ ЖАЛОБЫ
Когда огни столицы позади,
По сторонам густая тьма ночная,
Так хочется вернуться с полпути,
Сидеть в Москве, о суете болтая.
Но поезд мчит по просекам зимы,
И от мороза стынет занавеска,
