— Разве вы мне не сказали, что любите меня? — с отчаянием прошептала Рената. — Или письмо было написано только ради того, чтобы скоротать время? Что касается меня, то я все взвесила. Иначе и быть не может. Я знала, что вы презираете людей, которые меня окружают, и когда почувствовала себя оскорбленной, то подумала о вас. Я не хочу продать себя за титул, нет! Лучше я подарю себя. Я хочу порвать со всем своим прошлым, и, если вам будет угодно, я буду работать, как поденщица. Вот что еще мучает меня: мне хотелось бы знать, как живут сотни тысяч женщин, которые нас проклинают. Не вечно же жить во дворце и слышать лишь отдаленное эхо проклинающих голосов! Нет, нет!
С широко открытыми глазами ждала Рената ответа. Вандерер назвал ее по имени и поцеловал ей руку.
— Не должен ли я пойти к вашей матери? — спросил он.
Рената горько усмехнулась.
— Если вы это сделаете, то я не захочу вас знать. Поймите же, я хочу одного: забыть все, что остается позади. Я ненавижу мелочные дрязги. Моя мать мечтает только о моем замужестве с герцогом.
Ее, видимо, угнетало что-то. Она хотела сказать очень многое, но не находила слов.
— Я понимаю, — сказал Вандерер. — Для вас это не бегство, а выражение протеста.
— Да, вот именно! — воскликнула Рената с радостной улыбкой.
— Вы не хотите борьбы с неизбежными оскорблениями и упреками. На человека, которому вы вверяете себя, вы не хотите налагать никаких обязательств, не хотите приковывать его к себе. Я очень хорошо понимаю все это, Рената.
— Анзельм! — со счастливой улыбкой пролепетала молодая девушка.
— Но я буду постоянно бояться, как бы вы не раскаялись. Тогда каждый фальшивый тон будет казаться в десять раз обиднее, и каждое слово будет звучать враждебно. Надо быть правдивыми по отношению к самим себе и не допускать ни малейшей лжи.
— Я не буду раскаиваться, — ответила Рената. — Пусть будет что будет. Что бы ни случилось, я принимаю на себя всю ответственность. Что касается лжи, то я никогда не вру. Я горда, помните это. И я говорю о гордости не только за себя, но и за всех других женщин, начиная с моей матери и сестер.
«Какое необыкновенное существо», — подумал Вандерер. Свершилось все, что еще недавно казалось несбыточной грезой. Услужливая судьба быстро перебросила мосты через пропасти, и, захваченный врасплох, он не знал, что делать.
Пробило шесть; прошло только полчаса, но казалось, что пережиты долге годы. Появился старый служитель, своим приходом безмолвно приглашая публику удалиться. Рената с сияющим лицом посмотрела на Вандерера — он был только немного выше ее, — после чего, как по безмолвному соглашению, они подошли к «Заскии».
