по восемь десятков яиц, к годовщине освящения храма — двадцать три пирога, да на Новый год по 46 крейцеров, да к рождеству и иным праздничным дням — то зерна, то фуражу, то еще чего-либо, и все это сверх особой школьной подати.
На отцовской шее Антон сидеть не мог, тем более что все хозяйство было уже в руках старшего брата, совсем не склонного терпеть иждивенца. А в батраки, как до солдатчины, хоть к родному брату, хоть к господам повидавшему белый свет Антону идти уже не хотелось. Вот он, подобно другим, столь же сильным грамотеям из бывших солдат вроде фонвизинского Цыфиркина, и взялся обучать полтора десятка хейнцендорфских детишек чтению, счету, письму, молитвам и началам крестьянского ремесла.
Односельчан это вполне устраивало. Отдавать своих ребят в Гросс-Петерсдорфскую школу многих удерживал страх. Хоть Гросс-Петерсдорф и близко, пускать малышей было все-таки боязно: и волки могли напасть, и нечистая сила, и дороги такие, что после дождей не пройти по ним. А невыполнение указа об одноклассном просвещении подданных пахло кошмарным штрафом. Ко всему Антон Швиртлих брал против гросс-петерсдорфского писца вдвое меньше. Писец же не счел его конкурентом, потому что хейнцендорфские дети к нему не ходили все равно. И Антон Швиртлих выбился в люди, приобрел в местном обществе вес, через два года женился на дочке богатого бауэра, на женины деньги купил дом с садом и сразу после этого послал свою учительскую карьеру ко всем чертям.
Но зато теперь и брат его Мартин, в чьих руках оказалось все отцово добро, и Мартиновы дети, и вся остальная родня почитали Антона до самой его смерти. И после нее тоже с гордостью вспоминали, что вот, мол, был у них в роду такой ученый человек, сумевший благодаря своим талантам возвыситься из батраков в учители. И слова Томаша Макиты насчет передавшихся юному Гансу талантов попадали в самое чувствительное место сердца Розины Мендель, урожденной Швиртлих, и ее мужа, конечно, тоже.
А Макита твердил, что Иоганна непременно надо учить дальше, и лучше всего учить в Липнике. Это местечко в четырех милях. Там была четырехклассная Коллегия для обучения Искусствам, Наукам и Ремеслам. На памяти Макиты туда уже попали двое из его учеников и получили уже не одноклассное начальное, а полное начальное образование.
Вопрос этот решали долго, обстоятельно, мучительно. То Липник казался Розине другой, страной, далекой чужбиной, где дитя просто может погибнуть вдали от ее материнских глаз. То захлестывали честолюбивые мечты, что Гансик, выучившись, выбьется в большие люди: может быть, станет волостным писцом или даже учителем, как покойный дядя или вот как Томаш Макита. А то и священником! Мечты перевесили. Отец посадил Гансика на телегу и отвез в Липник.
