Звук снаряда — он тотчас в блиндаже. Самолёты — тоже нам сигнал тревоги.
Лобанова кот не любил, как и тот его. Забегая в блиндаж, Васька прижимался ко мне, высматривал, что на столе, и, вдруг протянув лапу, хватал, что ему надо! Но это только когда не было здесь Лобанова.
Как-то прихожу в землянку и почувствовал аромат духов. Девушка?! Может, Мариам наведывалась? Не понимаем, откуда такие ароматы…
Однажды я караулил, как кошка мышь, фрица, наблюдая в оптику снайперской винтовки из амбразуры дзота за логом. Перевёл прицел на нейтралку. Не верю своим глазам. Подумал — заяц пробирается по минному полю противника, ан нет — Васька! Да так аккуратно — былинки не заденет. Шёл кот деловито от противника к нам! Под вечер он появился у нас ужинать, и от него снова веяло духами… фрицев… У них он завтракал, у нас ужинал. Немцы его ещё и духами обрызгают. О Ваське можно было бы сочинить рассказ для детей, но это не по теме…
* * *
Однажды под вечер в блиндаже при свете коптилки пишу домой письмо. Вдруг от 3-й роты слышны взрыв и звериный рев! Подумал — наверно, медведь или лось подорвался на мине на нейтралке. Снова тишина. Потом какая-то тяжесть надавила на накат и послышалось урчание. Точно, медведь на блиндаже! Выскакиваю, забыв, что пистолет остался на столе. Медведь бурый, здоровенный, без правой лапы, скатился с блиндажа — и в реку!
Хватаю на всякий случай винтовку из пирамидки у входа, перезаряжаю СВТ — пустой магазин! Вторая винтовка — тоже не заряжена! У пулемёта — ни души. Вот, думаю, санаторий, а не война!..
Медведь плыл вдоль берега, я бросал в него камни, чтобы уходил за Волхов. Потом рассказывали, что артиллеристы добили беднягу, медведя-калеку, и пустили его в котёл…
* * *
Ночью появляюсь в блиндаже у бойцов, будучи и командиром роты пулемётчиков, и позднее комбатом. Ко мне все внимание и радость в глазах: комбат жив, и мы выживем!
Я не читаю нотаций, не упоминаю об уставах, не делаю разноса нерадивым… Говорим обо всем: о доме, о Сибири, о России. О положении у нас и на фронтах, о котором я и сам не особенно информирован был — знал только то, что в газете, и то была она у нас раз в неделю одна. Дивизионная.
Среди бойцов были и деревенские, и немного городских, люди со всей страны.
Собираюсь уходить — не отпускают, просят, чтобы еще побыл у них. Однажды один мне сказал: «Вот у нас бывает комиссар, придет, помолчит, что-то выспросит. Сделает замечание и уходит. И нам с ним не о чем толковать. А вот вы придете, товарищ комбат, — у нас душа нараспашку!» И это была правда. А если бы во время такой беседы заглянул кто-то в блиндаж, то он комбата принял бы за обыкновенного окопного красноармейца.
