- А я и говорю. Дорофеюшка, Дорофея, то есть, Михайловна супружника своего не больно тово... Однако все чин-чином, грех сказать. Только Дорофеюшка с мамашенькой не в ладах тоже. Вот оно почему все. А с супружником что, то полгоря.
- Потому и выехали?
- А то как же.
- Своим, значит, домком? Оно что ж. Оно ничего.
- Своим. Только к тому я, что Дорофеюшка с Раисой Михайловной...
- Это с сестрицей?
-...Ну да! С сестрицей они ух в каких неладах были. Это раньше. А теперь дитя крестить зовет.
- Это та, Дорофеюшка, что ли?
- А то кто!
- Сестру в кумы, значит? Оно что ж. Оно ничего. Богачества страшенного вдова. Всего Макар покойничек не растряс. Стало она, Дорофея-то, правильный расчет держит. То племяши только, а то крестнички.
- Да, на зубок...
- Это что! Духовная, вот о чем, поди, забота.
Зря вы это все, как послушаю. Оба невесть про что. У них как, у богатеев-то! И мое - мое, и твое - мое. А духовную они помимо прямых, стало быть, наследников ох как редко. Дробить не обожают. А что ежели на сторону, так только в монастыри, либо в другие какие святые места. Душе, стало, помин и все прочее. И потом про Макара, про покойничка, тоже не вовсе вы правильно. В Обжоринском лабазе разговорец намедни. Он, Макар то есть, капитал-то не больно трогал; а что процент свой начисто, это что говорить. А чтобы из капиталу...
- Ну? Обжорин сказывал? Не врешь?
- Так он тебе и скажет. Обжорин! В лабазе, говорю, намедни. Прикащики.
- Нет, землячки. Я вот про Дорофею. И чего было фордыбачить! Плетью, видно, обуха не перешибить.
- Да чего они не поладили?
- Эх, разное тогда говорили. С тем, что ли, она тогда спуталась? Как его? Годов этак шесть здесь, в Лазареве, помер. Молоденький, Макара, кажись, второй сынок.
- Ан третий. И врут все. Хворый он был. Из дому, почитай, не выходил, а не то что шашни, либо что. Да она ведь ему тетка, Дорофея-то...
- А что я слыхивал, братцы... Он будто руки на себя наложил.
- Ишь, выискался! Не ты один слыхивал. Да врет, поди, народ.
- Нашего народа на то взять. А того бариночка видывал я в Лазареве да и в Богоявленском. Тихий да ласковый. Антоном Макарычем звать.
- Все они до поры ласковые. Про того что говорить. Мальчонком Бог прибрал.
- Правильно. До поры тихонькие, а потом и пойдут крутить, всяк на свой манер. Вот, скажем, нынешний лазаревский...
- Это Виктор Макарыч? Редконько он нос сюда кажет...
Заслышав о себе слова, Виктор встал, пересел подалее от двери. На станции лошадей ожидал, чтоб ехать в Лазарево. С пути депешу послал, там нарочным. Минут через, двадцать здесь будут.
