Лето практически вступило в свои права. Было тепло, летом служба не казалась такой занудной и однообразной, работать на бетонке было почти удовольствием, поэтому я старался как можно чаще бывать на полетах. Соответственно и насмотрелся всякого. Это лето было богато на всевозможные авиационные происшествия. Счет открыл СУ-17 третьей эскадрильи, которого при посадке сложились почему-то не вставшие на замки основные стойки шасси. Поднимая снопы искр, самолет протер о бетон свой подвесной топливный бак, но не загорелся. Подлетевшие пожарные машины тут же залили его пеной, летчик отделался легким испугом. Далее эстафету подхватил АН-12 Тушинской транспортной эскадры — эти ребята сели с горящим четвертым двигателем, зрелище весьма впечатляющее — остановившийся зафлюгированный винт и шлейф черного дыма, волочащийся за самолетом, прямо как в кино про войну. Следующей отличилась наша славная вторая эскадра — наш МиГ-29 произвел касание на заторможенные основные стойки шасси. Основные пневматики тут же лопнули и самолет сточил магниевые диски примерно на треть, пока не остановился. Опять-таки, обошлось без жертв и разрушений. Первая эскадрилья тоже не осталась в стороне — экипаж су-27 «спарки» произвел героическую посадку на одном двигателе — на втором сработал пожарный датчик.
Однако одно происшествие, точнее, катастрофа, которое случилось, если мне не изменяет память, 4 июня, заслуживает отдельного описания. Я как раз стоял дежурным по эскадре, и храпел свои законные 4 часа утром (ночью я, правда, тоже немилосердно дрых) когда меня разбудил помощник дежурного по полку и сообщил, что забирает у меня всех дневальных, как и весь свободный народ в казарме. Мне же придется самому стоять (точнее сидеть) на тумбочке ввиду исключительности обстоятельств. Когда я спросил его, что случилось, он поведал мне о том, что полчаса назад самолет третьей эскадрильи упал в лес за поселком Герцено. Пилот погиб.
Из каптерки вылез заспанный Гия, которого тут же загребли для той же надобности — разбирать обломки. Я никогда еще не был на «яме», черт меня дернул предложить Гие мое место на тумбочке в обмен на то, что я поеду вместо него. Гия с радостью согласился и я вместе с остальными получил ОЗК (общевойсковой защитный комплект) и нас погрузили в кузов «Урала», который довез нас до места катастрофы.
Картина представилась глазам мрачная: на опушке леса на вершине дерева висел тормозной парашют, далее начиналась свежая просека, которая постепенно углублялась — в начале были срезаны только верхушки деревьев, в конце просеки деревья были изломаны и выворочены с корнем. Пахло гарью, керосином, в некоторых местах еще что-то дымилось. Поляна в конце просеки была усыпана искореженными до неузнаваемости обломками, в которых трудно было опознать части того, что еще недавно было штурмовиком СУ-25. Более менее сохранилась бронированная кабина, которая валялась отдельно, в некоторых приборах даже стекла остались целы, двигатели, находящиеся в бронированных гондолах тоже можно было опознать, более менее уцелели стойки шасси с пневматиками. Все остальное идентификации не поддавалось — это был разбросанный по всей поляне искореженный алюминиевый хлам, перемешанный с расщепленным деревом и свежевзрытой землей. Пушка ГШ-302 была завернута в бараний рог, я даже не поверил сперва своим глазам. По всему лесу был разбросан ее боекомплект, то и дело приходилось отлавливать очередного пацаненка, пытающегося утащить 30-миллиметровый патрон в качестве сувенира. Самолет упал на лес в перевернутом положении, вниз кабиной. Катапульта сработала то ли от удара, то ли пилот в последний момент успел рвануть держки. Думаю, он сознавал, что катапультирование в перевернутом положении с такой высоты — верная смерть. Но если бы он остался в кабине, его бы буквально размазало — возможно, в последний момент он подумал о людях, которым придется собирать его тело по частям, и значительно облегчил им работу. Тело было относительно целым, только без одной ноги. Ногу нашли неподалеку. Слава Богу, это случилось еще до моего приезда. Это был майор Кириллов, говорят, хороший мужик, хотя лично с ним мне общаться не довелось. На земле у него осталась жена и двое детей. Ему не хватило нескольких метров, чтобы при выполнении фигуры высшего пилотажа избежать столкновения с деревьями. Поговаривали о невыставленном на давление аэродрома барометрическом высотомере, но на самом деле я так и не узнал, что там накопала впоследствии комиссия.
