Майор присел и начал медленно освещать пространство под койками. Я с ужасом увидел, как под одной из коек скрючилось на чье-то тело в белом нательном белье. Это был сержант Дейнеко, который то ли спьяну решил, что спрятаться под кроватью будет лучше, чем лечь в свою койку и притвориться спящим, то ли просто не успел этого сделать, во всяком случае, даже наутро он так и не смог объяснить своего странного поступка. Дейнеко, пойманный лучом фонаря, плавно, соблюдая все меры предосторожности и маскировки, пополз на четвереньках, стараясь выйти из освещенной зоны, а когда майор крикнул "Стой, б….дь!!!", ломанулся как заяц, сшибая и переворачивая все на своем пути, на глазах у изумленного майора запрыгнул в свою койку и притворился если не мертвым, то как минимум спящим. Майор сказал прапору: "Иди, поднимай его…", а сам направился к нашему углу. Там, источая неземные ароматы, делали вид что спали остальные сержанты. Поведя носом, майор, имевший репутацию трезвенника и коммуниста, тут же определил что все пьяны. Опытным взглядом он окинул кубрик и двинулся к нише, в которой на длинной палке в ряд висели шинели и стал с проворством старого таможенника что-то искать. Обнаружив бутылку водки и четыре источающих соответствующий аромат кружки, он поднял над головой это доказательство и произнес: "Ну все, п……ц тебе, дежурный!!!". Это был полный провал. Были подняты из-за новогоднего стола ротный, взводные и старшина. Они сидели в канцелярии с недобрыми лицами, не предвещавшими ничего хорошего. Все сержанты, стояли перед ними по стойке «смирно». Положение спас старшина, который спросил майора громогласным голосом "Которые из них пили, товарищ майор?" Кобелев указал на меня и Дейнеко. "И от этих тоже пахнет" — указал пальцем майор на остальных сержантов. "Сейчас проверим" — забасил старшина, который к этому моменту сам изрядно принял на грудь. "Иди сюда" — поманил он меня пальцем, и, сунув мне под нос пустую кружку, приказал: "Дыхни!". Когда я дыхнул, старшина, поднес кружку к носу и понюхал. "Этот вроде трезвый" — удивленно сказал старшина и протянул кружку Кобелеву. Тот брезгливо отмахнулся — после старшины там ловить было уже нечего, запах его выхлопа глушил все в округе. Точно таким же образом были протестированы на предмет опьянения и остальные. Разумеется, по методу старшины мы оказались трезвы аки фарфоровые изоляторы на телеграфных столбах. Дейнеко, осмелев, внезапно заявил, что искал под кроватью пуговицу. Дневальный сообщил, что ему стало страшно и он самовольно закрыл обе двери на стул, не предупредив меня. Негорящие лампочки тоже объяснили каким-то немыслимым образом, а китель на единственной горящей лампе, оказывается, просто сушился. Кобелев понял, что мудрый старшина с молчаливого согласия ротного просто парит ему мозги и откровенно отмазывает нас, пообещал доложить куда следует о порядочках в нашей казарме и удалился в свою дежурку на первый этаж. Наши же командиры ушли продолжать праздновать Новый год, пообещав назавтра попереубивать нас всех за пьянку в казарме и испорченный вечер. Впрочем, разборка и санкции были не столь ужасными, с утра у начальства болела голова и, утром в казарму пришел только старшина, привычный к любым дозам алкоголя. А через пару дней, когда разговор все же состоялся, он был не так уж и ужасен. Но с ночными праздниками в казарме пришлось на время завязать. Других последствий для нас это не имело. Так я встретил Новый год.
