Вести с моря и суши | страница 11



Распределив уже поровну все свои кувшины,
воды отвязывают свои свежие рыболовные крючки
и удят пузырьки в лужах,
в этих водных провинциях неба.

Предмет и его тень

Строенье верное вселенной,
реальность, ты точнее сна.
Абстракция умрет мгновенно,
лишь брови сдвинем, — где она?
Нам через вещи жизнь открылась,
лишь наяву ты мир постиг.
Да разве тень, что прилепилась
к вещам, меняет сущность их?
От мысли призраки гоните, —
вот ключ, чтоб мир был чист и нов.
Пусть будет глаз, как челн к отплытью,
к открытью нового готов.

Поэма о послезавтрашнем дне

I
Камни ложились на кирпичи,
слой стали — на пласт бетона.
Упругие балки приняли вес
громадины многотонной.
И сбросило грязное платье лесов
фабрики юное тело.
И дрожь прошла по суставам машин,
и фабрика загудела.
И ожили и заиграли станки
мускулами молодыми,
и трубы, пробившие корку туч,
запели о тучном дыме.
II
Станину расшатывали шатуны
под свист ременной передачи,
и несся, зажмурив глаза, маховик
по кромке орбиты горячей.
И все нарастал неистовый ритм,
пока не кончалась смена,
пока над галерами темных цехов
не выла волчица-сирена.
И хлынул ходкий товар за моря
безудержною лавиной.
Ему навстречу рекой потекли
золото и лимузины.
Все новые трубы буравили высь,
и небо чернело угрюмо.
Но встали однажды на якорь суда.
Лавина застыла в трюмах.
Застыли поршни и шатуны,
и окоченели трубы.
И вместо сирены ветер завыл
над фабрикой, как над трупом.
III
Хуан, в чьи руки въелся мазут,
и Педро, чьи руки в мозолях,
держали с товарищами совет,
и каждый сказал: доколе!
Доколе в крышах наших лачуг
будет синеть небо,
доколе у наших детей на столе
не будет куска хлеба?
Звенели разбитым стеклом фонари.
Толпа забастовщиков густо
чернела на улицах и площадях
рекой, распиравшей русло.
Хуан и Педро шли впереди,
готовые к рукопашной.
И не было края людской реке,
и фабрике стало страшно.
IV

Речь неизвестного пролетария

Товарищи, земля стоит на костях,
на наших костях и крови.
И вот на этой земле не нашлось
для нас ни хлеба, ни кровли.
Ни глиняной кроны над головой,
ни хлеба — нашего сына…
Мы работорговцы собственных рук,
которые первопричина
всему: городам, где нам не жить,
счастью — заморской державе.
Но раз наши руки сжались в кулак —
быть очистительной жатве.
Одно только право у нас — умирать!
Стройтесь под красное знамя:
мы отвоюем право на жизнь
в мире, построенном нами.
V
Шаг до границы пороховой
свинцового континента,
где ноги запутываются в траве,
которой в помине нету.
— Товарищ, мать обними за меня…
Уже стекленеют очи.
Наверно, в страну, где сады и хлеб,