Он провел ладонью по ее телу. Хлопчатобумажная ночная рубашка ее была старенькой, и ткань от многочисленных стирок стала совсем мягкой, почти такой же мягкой, как ее тело. Когда его ладонь скользнула по ее животу, она, задыхаясь, сказала:
– Лучше бы тебе вернуться в свою кровать. То, что ты делаешь, слишком искушает, и я не уверена, что у меня хватит воли сопротивляться.
Рука его замерла на нежном изгибе ее живота. Она решила не возобновлять супружеские отношения, и отчасти он мог даже понять, что в этом есть своя логика, и он понимал эту логику и готов был с ней согласиться. Но мысль о том, чтобы оставить ее в покое и спать одному, была невыносимой.
– Если я дам тебе честное слово, что не возьму тебя сегодня, ты позволишь мне напомнить об удовольствиях, что мы делили в прошлом?
Она затаила дыхание.
– Ты помнишь, как мы любили друг друга?
– Нет, – с сожалением сказал он. – Но я знаю, что я, должно быть, делал, и я хочу сделать это вновь. Как из удовольствия прикасаться к тебе, так и в эгоистичной надежде, что скоро ты решишь, что готова стать мне настоящей женой. – Рука его скользнула вверх, к ее груди, и он нежно тронул большим пальцем сосок. Он мгновенно отвердел.
– О Боже… – Она медленно выдохнула. – Ты даешь слово, что не утратишь над собой контроль?
– Я клянусь, и я не нарушу слова, потому что иначе ты никогда впредь не будешь мне доверять, – честно сказал он. Он лизнул бледную тонкую кожу у нее за ухом, сорвав с ее губ вздох наслаждения. – И поделом мне будет. Но я напомню тебе, что мужчина и женщина могут делать помимо соития. Ты позволишь мне продемонстрировать?
Смех ее был каким-то нервным.
– Если бы я была более целомудренной и разумной женщиной, я бы сказала «нет» и пошла бы спать в другое место, чтобы не поддаваться искушению. Но я не целомудренная, не разумная, так что продолжай демонстрацию. Только помни о своем обещании.
– Ты замечательная, Мария, а что касается благоразумия, то сейчас ни один из нас не может им похвастать. – Он прижался бедрами к ее округлым ягодицам. – Но иногда благоразумие и мудрость не одно и то же.
Она напряглась, почувствовав свидетельство его возбуждения, но не отстранилась. Он решил оставаться в этом положении, потому что так у него было больше уверенности, что он не забудет о своем обещании. Но при этом он все еще мог дотянуться до самых желанных частей ее приятно округлого тела.
Ее грудь… ее груди – чудесные, круглые, идеально помещающиеся в его ладонь. Как раз такого размера, как надо. Не слишком большие, не слишком маленькие. Хотя он подозревал, что какого бы размера они ни были, он счел бы их идеальными.
