— Ты спишь? — и под голубыми лентами, так же, как под розовыми, одинаковым тревожным биением стучали сердца.
Данилё Казакоф предложил поездку на Капри, — о, это несущественно, что некоторая часть мужской половины неодобрительно отнеслась к этому и что Лауридс Рист, тщетно старавшийся перехватить подсмеивающийся взгляд Данилё Казакофа, вышел из комнаты и даже хлопнул дверью. Ничего, потом, после того, как княгиня воскликнула: «Это восхитительно», и господин советник сказал поспешно: «Берта, одевайся», он у марино догнал уезжающих.
И только один каприйский старик-лодочник услышал шёпот: «Берта, вы моя самая большая и светлая радость».
Но разве каприйские рыбаки понимают французский язык, и разве вообще старикашки что-нибудь смыслят в любовном шёпоте, подсказанном солнцем?
Зато женщины встали сомкнутым рядом, и немедленно с готовностью примкнули к ним доктор Пресслер и Кнут Сильван.
И Кнут Сильван мельком взглянул на Сельму Екбом, но была в мимолётном взоре такая длинная, такая горячая просьба. И дважды Сельма отрицательно покачала головой, и тоже молча и тоже только глазами указала на окно своей комнаты. Но в третий раз не докачнула головой и попросила Эйнара Нильсена посидеть с Екбомом.
Кровать хромого ботаника стояла близко у окна, — под окном рассыпались весёлые голоса, под окном по белой лестнице барабанили быстрые каблучки и, оттеняя женскую экспансивность, веско с достоинством чеканили мужские ботинки.
— Закройте окно, — попросил Екбом, шелестя ботаническим атласом Амундсена.
Нильсен, закрыв окно, облокотился о подоконник.
— Эйнар Нильсен…— тихо окликнул Екбом.— Эйнар Нильсен… Вы тоже…— дрожащие пальцы, скользя по странице, гладили чайную розу.— Вы тоже влюблены в мою жену?
Эйнар Нильсен молчал и не оборачивался.
— Вы лучше Кнута Сильвана, — точно про себя проговорил Екбом.— Вы глубже и честнее, — и уронил остроконечную головку на раскрытый атлас, на чайную розу…
— Жить! Жить! — смеялись губы Данилё Казакофа, и точно не к марино, не к самой заурядной барке вёл он жильцов «Конкордии», а в какое-то новое ослепительное царство, куда только избранные попадают, куда путь свершается на посеребренных ладьях с шёлковыми синими парусами. И каким блестящим видением обернулась эта самая обыкновенная прогулка на Капри!
Как беззаботно прыгала с камня на камень маленькая фрау Герта, как ловко показывала мадам Бадан высокий подъём своих, по правде говоря, безукоризненных ножек, как трогательно-мило проговорила мистрис Тоблинг, что после такой прогулки пятнадцатиэтажные дома Чикаго способны любить любую, даже не очень восприимчивую, женскую душу, как молодо, по-юношески затянул доктор Пресслер старую студенческую песню и, заслышав её, чуть было не заплакала фрау Алиса, и даже что-то замурлыкал под нос мистер Ортон.
