Фрау д-р Матильде Стейнер.
Pension «Concordia», 28 марта 192…
Моя дорогая Тильда, третьего дня ночью я до рассвета писала тебе. Оскар, конечно, спал, он умеет спать даже когда от сирокко бесятся ослы. Впервые в своей жизни я написала тебе о себе, о своей боли и о том, что мне очень тяжко и что смерть мне кажется лучшим исходом. Писала тебе и слышала, как ветер воет, а ночью он ещё ужаснее. Потом он стих, и вдруг прогремел гром, дождь застучал, я подошла к окну; Оскар, конечно, и не пошевелился, я чуть-чуть приоткрыла ставень и, — знаешь, Тильда, он стоял на террасе. В такой поздний час он глядел в моё окно и, когда сверкнула молния, я увидела явственно его широко раскрытые, эти солнечные глаза. Он неуклюжий; когда он приходит к завтраку или обеду, стаканы танцуют; на днях он опрокинул вазу с цветами, но у него светлая улыбка, и, когда он вчера обнимал крохотного итальянского мальчика, который танцевал тарантеллу в нашем пансионе, я поняла, что его огромные руки умеют быть нежными, как веточки мимозы, и он мне сказал… Тильда, дорогая моя сестра, он мне сказал о том, что я предчувствовала давно. И — только не сердись на свою несчастную сестру — он мне сказал то, чего я тайно ждала, что перевернуло мою душу, от чего я всю ночь не могла заснуть, почему мне стали ещё ненавистнее подушки постели. И я поняла, и я поняла, Тильда, сестра моя, что вся моя прежняя жизнь прошла как бы в полусне, в тумане. Нет, в копоти прошла, и что настоящая жизнь может начаться только завтра.
Завтра! Завтра может быть солнце, завтра меня могут поднять с земли эти огромные, эти нежные, эти ласковые руки, завтра можно будет, не боясь нарушения приличий, смеяться уже с утра, как смеётся он, и радоваться жизни громко, как радуется он, как громко радуются только вольные птицы, и завтра можно будет подставлять голую грудь горячим губам.
Тильда, Тильда, что я пишу, боже мой, о чём я пишу? Я с ума сошла, на меня надо надеть смирительную рубашку.
Тильда, какое у него открытое лицо, как беззаботно он умеет смеяться, как жадно он радуется солнечному дню.
Тильда, твоя сестра идёт ко дну, — спаси её. Боже, дай мне силы быть верной, быть честной, быть преданной твоим великим заповедям.
Тильда, когда застучал дождь и в узкую щель ставня я увидела его, я поняла, что… Тильда, ты старше меня, ты, вместо покойной мамы, мама мне, ты знаешь, как вдруг я теряю себя, как внезапно я перестаю быть рассудительной — так помоги мне. Оскар не уедет отсюда, пока не уедет эта глупая княгиня, он совершенно ослеплён её княжеским титулом. Тильда, если Оскар не увезёт меня, если немедленно мы не уедем — я… я… Тильда, я не отвечаю за себя, потому что жжёт меня и тянет к себе это солнечное «завтра» — сего дня, когда так холодно мне, сегодня, когда я так ненавижу… Тильда, я умоляю тебя помочь мне. Дай телеграмму Оскару, придумай какую хочешь причину, но вызови его в Марбург, немедленно, сейчас же. Потом в Марбурге… Боже, я не хочу, не хочу в Марбург… Тильда, потом в Марбурге мы постараемся как-нибудь объяснить Оскару, мы что-нибудь потом придумаем. Тильда, Тильда, ради бога помоги своей несчастной сестре Берте.
