После ужина, за которым пили много, в кабинете покойного маркиза собрался тесный кружок близких к Танкреду. Дам не было. Разговоры стали вольны. Заговорили о ревности. И вдруг стало как-то неловко. Ломая неловкость развязностью, заговорил граф Роберт Камаи:
— В наше время дико и несовременно ревновать жену. Я не против ревности, но ревновать жён, — это уж слишком наивно.
— Порядочные люди ревнуют любовниц, — сказал гофмаршал Нерита.
— Да, — продолжал Камаи, — всякий имеет любовницу для себя, жену для других, — для дома, для семьи, для общества, для имени, для друзей, и для её любовников.
Танкред засмеялся.
— Это остроумно! — воскликнул он. Смеялись и другие. Вдруг Танкред нахмурился. Спросил:
— Вы не делаете исключений?
— Увы, нет, — спокойно ответил Камаи.
— И для моей жены? — спросил Танкред притворно-спокойным голосом.
Граф Камаи усмехнулся тонко, и сказал:
— Наша августейшая повелительница живёт не для вашего высочества, а для государства. Дела правления заботят государыню гораздо больше, чем любовь супруга и его зыбкая верность. И для вашего высочества это хорошо.
— Почему? — принуждённо улыбаясь, спросил Танкред.
За графа Камаи отвечал герцог Кабрера.
— Потому, — сказал он, — что женщины на наших островах несдержанны в гневе, и очень ревнивы. И притом они ловко действуют навахою или нашею древнею дагою.
Танкред сегодня пил больше обыкновенного, и потому стал слишком откровенным. Он говорил:
— Быть мужем королевы! О, это — слишком большая роскошь. Муж королевы, но не король.
— Почёт высокого положения без его тягости и ответственности, — сказал герцог Кабрера.
— Почёт! Быть только производителем династии!
— Разве этого мало? — спросил Кабрера. Танкред продолжал:
— Положение королевской жены гораздо лучше. Она делит с королём его титул и его почести. Она коронована. Не понимаю, где был мой ум, когда я согласился на эту блестящую комбинацию.
Граф Камаи с любезною улыбкою царедворца сказал:
— Как бы то ни было, решимость вашего королевского высочества дала нам редкое счастие видеть порою в нашей среде и пользоваться высоким обществом столь обаятельного джентльмена.
Танкред возразил:
— Мой милый граф! Если бы я не знал хорошо, что вы ко мне всегда одинаково добры, я назвал бы вас льстецом.
— Ваше высочество, поверьте…
Танкред с живостью перебил его:
— Нет, не хвалите меня. Теперь это лишнее. Мне совсем не это надо. Я очень расстроен.
— Имейте терпение, ваше высочество, — сказал Кабрера, — вы окружены верными друзьями. Всё устроится.
