— У тебя, Альдонса, есть друг, не правда ли? Ведь я угадала верно?
Багряно краснея, улыбнулась Альдонса, и еле слышно шепнула: Да, есть.
— Кто же он, твой друг? — ласково спрашивала Ортруда.
— Не знаю, — сказала Альдонса.
Напряжённо знойным оставался румянец её смуглых щек. Но всё так же радостна была её улыбка. Ах, счастливы глупые!
— Как же ты этого не знаешь? — спросила Ортруда, дивясь.
И подумала вдруг: «Почему-нибудь скрывает. Глупая!» Альдонса рассказывала:
— Ко мне приезжает иногда верхом на вороном коне прекрасный сеньор. О, как он меня любит! Как любит! Как ласкает!
И почти шопотом, с трепещущею в голосе страстностью:
— Он зовёт меня своею Дульцинеею.
Ортруда багряно вспыхнула.
Как! Почему это имя? такое знакомое ей! из милых слышанное уст!
Ортруда вспомнила, что в последнее время Танкред несколько раз называл её своею Дульцинеею. А себя сравнивал с Дон-Кихотом, — особенно в тe минуты, когда развивал перед нею грандиозные планы колониальной политики.
Но почему же и эту девушку её возлюбленный зовёт сладким именем Дульцинеи, прекраснейшей из дам?
Ах, да, это потому, конечно, что и она тоже Альдонса, как героиня бессмертного Сервантесова романа, — крестьянская девица Альдонса. Какое забавное совпадение! Но что она говорит, глупая Альдонса! Какими чертами описывает его наружность!
— Он высокий и стройный, такой высокий, каких я никогда не видела. Волосы его светлы, как золото, и глаза его ласковы и сини, как небеса небес.
— Как же его зовут, твоего друга? — тоскливо спросила Ортруда.
Нахмурила брови. Альдонса робко ответила:
— Он не говорит мне своего имени.
— Отчего? — спросила Ортруда.
— Он не может ещё открыться. Надо верить ему, и ждать.
— Но неужели ты ничего не знаешь о нём? Из какой он семьи? Где живёт? Что делает?
Простодушно улыбаясь, ответила Альдонса:
— Правда, я ничего о нём не знаю.
И видно было, что она ничего не скрывает.
Ортруда говорила:
— А разве ты не спрашиваешь? Как же ты не допыталась у него? Он, может быть, бандит.
— О, нет, — с живостью возразила Альдонса, — он — знатный сеньор. Это по всему видно. Но имени своего он не говорит.
Афра сказала холодно:
— Упросили бы.
— О, зачем же! — возразила Альдонса. — Я и так ему верю, — ведь я же его люблю. Он сам скажет, когда придёт время. Сначала я приставала к нему, но он очень сердился. И теперь я даже боюсь его спрашивать.
«Какой-нибудь авантюрист!» — подумала Ортруда.
Её Танкред никогда на неё не сердился.
Афра стояла у окна, спиною к свету, хмурая. Спросила:
