«Что же они со мною сделают? — думала она. — Неужели убьют?»
Но любопытство было сильнее страха, — непобедимый инстинкт женщины.
Откуда-то из-за скал, скользя, как изворотливая зелёная на песке ящерица, выбежал четвёртый, — совсем ещё мальчишка, лет пятнадцати, в заломленной набок шапчонке, украшенной для чего-то петушиным крылом, с исцарапанными икрами проворных ног, с громадными на тёмном лице белками испуганных глаз. Подбегая к своим старшим товарищам, он бросил им гортанным резким звуком какое-то незнакомое молодой женщине слово, очевидно, на воровском условном языке. Потом, подойдя к ним вплотную, он принялся что-то быстро и тихо рассказывать им, отчаянно жестикулируя, и на его худощавом, подвижном лице смешивались выражения страха, гордости принесшего важную новость и отчаянной решимости драчливого мальчишки. Суетливый и нервный, едва прикрытый лохмотьями изношенной одежды, из дыр которой сквозило тело, он казался похожим на рассерженную чем-то обезьянку. По тому, как он вертелся на месте, тыкая пальцем в разные стороны, и по тому круговому движению рукою, которым он закончил свой рассказ, молодая женщина догадалась, что контрабандисты окружены пограничною стражею.
Выслушав рассказ, старший из контрабандистов хлопнул его по плечу широкою ладонью, и сказал спокойным, тихим, но внятным голосом, как говорят люди с очень властным характером:
— Молодец, Лансеоль!
Лицо зоркого мальчишки багряно запылало от гордости. Он поправил свою шапчонку, со скромным достоинством отодвинулся шага на два от старших товарищей, и, скрестив ногу на ногу, прислонился к стволу чахлой горной пинии в небрежно-красивой позе человека, исполнившего свой долг. Он был маленький, гордый, немножко забавный и трогательный, — и молодая женщина невольно залюбовалась им.
Контрабандисты о чём-то оживлённо спорили вполголоса; иногда говор их становился громче, и до молодой женщины долетали обрывки их речей. Но и без этого, по тем свирепым взглядам, которые они бросали на неё, было ей понятно, что говорят о ней.
— Она, что и говорить!
— Если бы она, зачем же она торчит здесь у нас на виду?
— Оплошала, теперь хитрит, — притворяется, что её дело — сторона.
— Подослали женщину, — ну и народ!
— Говорил я вам, что здешний капитан — пройдоха.
— Ну, пусть сунутся.
— А ей нож в горло.
— Зачем убивать зря?
— Вернее. Мёртвые не болтают.
День был так ясен, очертания скал и деревьев так отчётливы, душа молодой женщины была так открыта для радостных восприятий от природы, что это неожиданное приключение было для неё, как внезапный кошмар в полуденной ясности. Не кажется ли всё это? Не слышатся ли ей только эти грозящие речи? И душа её упрямо не верила страху, даже и тогда, когда контрабандисты вдруг пошли к ней. И она сделала несколько шагов им навстречу.
