— Я люблю тебя, Стефи.
— И я люблю тебя, Квентин. — Не в силах больше говорить, она положила трубку. Уронив голову на стол, она почувствовала, как тело сотрясается от беззвучных рыданий.
Услышав гудки, он положил трубку, затем дрожащей рукой устало провел по лицу, вытирая навернувшиеся слезы.
Все, чего бы он никогда не пожелал испытать сыну — страдания, мука и боль — все это теперь терзало его. Разум подсказывал, что Стефи права: свое внимание он должен сконцентрировать на Робе. Но сердце истекало кровью, и единственный человек, в чьих силах было вылечить сердце, только что исчез из его жизни.
— Глория, как ты себя чувствуешь?
— Отлично, шеф. — И, после секундного замешательства, спросила: — Голос у тебя какой-то странный. Ты не заболела?
Стефи старалась говорить бодрым голосом.
— Ты догадалась, — солгала она. — Неделя была тяжелая. Ты еще не видела офиса. Тот секретарь, которого я наняла, просто не осилил такой сумасшедшей работы.
— Хм-м. Значит, в понедельник меня ожидает веселенький денек, — вздохнула Глория. — Ты улетаешь в Лос-Анджелес?
— Это одна из причин, по которой я и звоню. — Стефи старалась говорить вполне обычным голосом. — Я останусь там на некоторое время. Позднее дам тебе свои координаты, но не хочу, чтобы ты кому бы то и было говорила, где я. Никому.
Глория откашлялась.
— Даже папе Уарду?
— Даже Квентину.
— Дела обстоят настолько плохо? А я уж было подумала, что проблему с Бобби удалось решить.
— Я тоже так подумала. Но вчера на столе обнаружила вазу с цветами.
— О, Боже мой! Не хочешь приехать ко мне и поговорить? Выпьем чаю.
Стефи всхлипнула.
— Боюсь, что ни чай, ни твои утешения мне не помогут. Мы с Квентином только что расстались.
— Я так сожалею.
Стефи была безутешна.
— Я еще позвоню. — Она посмотрела на свое отражение в зеркале родительской спальни. Напряжение последних дней здорово сказалось на ней. Лицо было осунувшимся, волосы какими-то безжизненными, а глаза — лишь бледной тенью блестевших некогда огромных очей.
Стараясь унять головную боль, она выпила почти пачку аспирина, а в желудке затянулись такие узлы, что он отказывался принимать пищу, позволяя только чай и воду.
— Доброе утро, отец. Ты что, всю ночь бродил по дому?
Квентин поставил на стол чашку кофе.
— Извини, — виновато улыбнулся он. — Я не хотел мешать тебе.
Бобби насыпал полную чашку овсяных хлопьев, залил молоком и положил ложку меда.
— На работе неприятности?
— Да нет.
— Может, ты заболел? — сделал Роберт предположение.
