На носу судна хлопотали четверо слуг. Повар и его помощник крутились вокруг жаровни, на которой стоял большой бронзовый котел. Рыбак склонился над водой, держа в руках проволочную корзинку с сосновой лучиной, пламя которой должно привлекать рыб. В почтительной позе у самого занавеса сидела гейша с ярко раскрашенным лицом и перебирала струны старого сямисена.
Танака налил сакэ. Пряный аромат этой горячей рисовой водки, по цвету напоминавшей чай, смешивался с тонким запахом сандаловых палочек, вставленных рядом с низким столиком в сосуд с песком.
— Я очень люблю Европу и с большим удовольствием бываю там, — сказал Танака. — И все же в Европе я лишен того, что мне по душе здесь, в Японии. Но я еще никогда не испытывал такого счастья, как сейчас, — ужинать по старинному японскому обычаю с такой очаровательной представительницей Европы.
Японец не знал, что его спутница невосприимчива к комплиментам, которые были вовсе не в духе этой страны, где ни один мужчина, соблюдающий обычаи, не станет их отпускать женщине. Здесь скорее принято обратное: женщина ухаживает за мужчиной, открывая в нем новые и новые достоинства, которые следует превозносить.
— Не считайте меня чужестранкой, — попросила Биргит. — Я родилась в Киото, училась в японской школе, а свою родину знаю только по нескольким поездкам туда. Кстати, мы можем говорить по-японски, если хотите.
Танака отрицательно покачал головой.
— Мои земляки, — с грустью ответил он, — как известно, очень любопытные люди. А то, что скажет белая дама, им особенно интересно. Я эгоист и хочу один слушать вас. Пожалуйста, расскажите мне немного о себе.
Его просьба помогла Биргит скрыть смущение. Ей нужно было время, чтобы привыкнуть к своеобразному положению, в котором она оказалась по воле Зорге.
Биргит постепенно осваивалась: для того чтобы рассказывать о себе, об отце, о доме, не нужно быть осторожной, не требовалось тщательно подбирать слова и обдумывать выражения.
Тем временем лодка удалялась от берега, огни отеля становились все меньше и меньше. Вода, как темный струящийся бархат, скользила за бортом. Гребцы на корме неторопливо и бесшумно делали свое дело.
Одна за другой появлялись на столе маленькие мисочки и соусники, распространяя вокруг пряный тонкий аромат китайской кухни. Секретарь премьера чувствовал себя наверху блаженства: вечер, подобный этому, был для него олицетворением изысканного наслаждения. Уютная лодка на гладком, как зеркало, озере, отличные блюда, рокот струн сямисена и горячее сакэ — все это отвечало хорошему японскому тону. К тому же близость этого волшебного создания! Танаке казалось, что эта золотоволосая девушка восхищена им. «Если вообще можно быть счастливым, то я сейчас счастлив», — думал японец.
