Воцарилось молчание.
— А чем она занимается? — поинтересовался Тим. — Она где-нибудь служит?
— Мисс Эббот служит в музыкальном издательстве, — пояснил отец Джордан. — Она большой знаток ранней церковной музыки, главным образом грегорианских песнопений.
— Надеюсь, она с ее голосом не поет, — вырвалось у Тима.
— Напротив, поет. И очень приятным голосом, — сказал Аллейн. — Я слышал, как она пела в ночь нашего отплытия из Лас-Пальмаса.
— У нее самый что ни на есть необычный голос, — пояснил отец Джордан. — Будь она мужчиной, я бы назвал ее голос высоким тенором. Три недели назад она представляла свое издательство на конференции в Париже. Я тоже там был и мне довелось познакомиться с мисс Эббот. Коллеги относятся к ней с большим уважением.
— Однако мисс Эббот в настоящий момент нас не интересует, — решительным тоном сказал Аллейн. — Солнце садится, а значит пора на вахту.
В соответствии с разработанным планом вечер одиннадцатого и двенадцатого Аллейн всецело посвятил миссис Диллинтон-Блик. Его поведение явно огорчило Обина Дейла, доставило огромное удовольствие Тиму, вызвало удивление со стороны Джемаймы и жадное любопытство со стороны миссис Кадди. Сама же миссис Диллинтон-Блик была на вершине блаженства.
Моя дорогая! Ты только послушай — я похитила Великолепного Брута! Вот радость-то! Ничего, так сказать, реального, и все же… Ах, такое явное внимание с его стороны. Когда над тобой так романтично светит тропическая луна, все может кончиться весьма и весьма благоприятно. В настоящее время, как только я удаляюсь после обеда на мою маленькую веранду, он тут как тут у моих ног. И это, клянусь тебе, все, и ничего, ничего более. Обин Дейл зеленеет и зеленеет, но это, как ты знаешь, доставляет мне только удовольствие, Видишь, я совсем и безнадежно лишена сострадания. Но мне все равно так хорошо…
Тринадцатого вечером, когда пассажиры собрались в салоне за кофе, Обин Дейл неожиданно объявил, что решил устроить в своих покоях вечеринку. Там стояла радиола, поэтому он пообещал прокрутить на ней кое-какие из собственных дисков.
— Приглашаются все, — сказал он и сделал широкий жест зажатым в руке стаканом с бренди. — Никаких отговорок не принимаю.
Отказаться и в самом деле было невозможно, хотя у мистера Мэрримена, да и у Тима был такой вид, будто им очень хочется это сделать.
«Покои» Дейла оказались великолепны. Все стены были увешаны фотографиями дейловской «крошки» с ее подписями и других телезвезд. Тут же висела фотография самого Дейла, изогнувшегося в подобострастном поклоне перед самой большой звездой. Дейл показал свои сувениры; среди них сигареты с монограммой — подарок турецкого хана, который, как пояснил хозяин, изобразив на своей физиономии уныние, является одним из самых пылких его поклонников. И тут же рекой полились всевозможные вина и даже более крепкие напитки. Мистеру Макангусу достался бокал с подвохом, из которого все содержимое вылилось ему прямо на подбородок, что он воспринял вполне безропотно, хотя и не был в восторге, в отличие от капитана, миссис Диллинтон-Блик и супругов Кадди. Обин Дейл извинился с видом напроказившего мальчишки и тут же великолепно сымитировал кое-кого из своих знаменитых друзей. Потом они прослушали четыре пластинки, после чего почти всех гостей сморила тропическая дремота. Первой откланялась мисс Эббот, за ней последовали остальные, кроме миссис Диллинтон-Блик и капитана. У Джемаймы от духоты разболелась голова, и она с радостью ухватилась за возможность выйти на свежий воздух. Они с Тимом присели под иллюминатором мистера Макангуса, выходящим на правый борт. Над ними тускло светила маленькая лампочка.
