– Это Бекки.
– Привет, Бекки, – сказала я и улыбнулась, потому что такому ребенку улыбнуться легко.
– А это Питер, – сказала Донна.
– Мы уже знакомы, – ответила я.
Донна посмотрела с любопытством на меня, на Питера, снова на меня. Я поняла, что она решила, будто мы действительно были знакомы раньше.
– Мы друг другу только что представились, – объяснила я.
Она с облегчением, но нервно рассмеялась:
– Ну да, конечно. Какая я глупая.
– Ты просто была слишком занята, чтобы заметить, – сказал Питер, и в голосе его было то, чего не было в словах: презрение.
Донна посмотрела на него, будто не зная, что сказать, и в конце концов произнесла:
– Извини, Питер.
Ей не следовало бы извиняться. Это значило сознаться, что она что-то сделала неправильно, а этого не было. Она не знала, что Тед Форрестер – иллюзия. Она свои обязательства насчет «жили долго и счастливо» исполняла. Извиниться – значит проявить свою слабость, а судя по лицу Питера, Донне нужна вся сила, которую она может собрать.
Она первой села за стол в кабинке, затем Бекки, а Эдуард сел так, что выставил ногу из кабинки. Питер уже сидел посреди своей скамейки. Я села рядом с ним, и он не подвинулся, но, не видя более подходящего для себя места, я так и осталась сидеть, и наши тела соприкасались от плеча до бедра. Если он хочет изображать из себя мрачного подростка с Эдуардом и мамочкой – его дело, но я в эту игру не играю.
Когда Питер понял, что я не слезу, он наконец подвинулся, громко вздохнув, давая мне понять, что делает над собой усилие. Я сочувствовала Питеру и его положению, но мое сочувствие никогда не бывало бесконечным, а поведение угрюмого подростка могло его довольно быстро исчерпать.
Бекки сидела довольная между мамой и Эдуардом, болтая ногами и опустив руки под стол – наверное, держа за руки их обоих. Счастлива она была донельзя не только потому, что сидела между ними, но и была как за каменной стеной – так чувствует себя любой ребенок, когда он с родителями. У меня в груди стеснился ком при виде ее радости. Эдуард был прав. Он не может просто уйти без объяснений. Бекки Парнелл еще более, чем ее мать, заслуживала лучшего. Я смотрела, как сидит этот сияющий ребенок между ними, и гадала, какое же можно придумать оправдание. Ничего на ум не приходило.
К нам подошла официантка, принесла пластиковые меню и раздала всем, даже польщенной Бекки, а потом ушла, давая нам время посмотреть.
– Терпеть не могу мексиканскую еду, – сказал Питер.
