И после Симбирска прямой провод передал в штаб Каппеля приказ Самары, пропитанный полумерами времен Керенского. Министры видимо вспомнили время выступления ген. Корнилова и предательство Керенского. Но отстранить Каппеля, как это сделал в свое время Керенский с ген. Корниловым, они не могли -- сила быв его руках и сила, которая наверное такого их приказа не послушала бы. Объявить же его изменником было настолько нелепо, что к этому варианту они даже и не думали прибегнуть. Поволжье знало Каппеля, его имя стало символом освобождения, и керенствующим министрам оставалось смириться. Но подрезать ему крылья, как-то уменьшить его популярность было необходимо. И приказ Самары гласит, что после Симбирска Народная Армия Каппеля может устроить только демонстрацию в сторону Казани не дальше, чем до Богородска. Военные соображения для самарских эс-эров были менее важны, чем сведение счетов с подозрительным Каппелем. Они отчетливо понимали, что взятие Казани подымет имя Каппеля на небывалую высоту и в ее блеске окончательно растают, исчезнут их имена.
От Симбирска до Казани по тракту около 200 верст. Казань укреплена, там большой гарнизон, туда еще подтягиваются красные части. Но оттуда к Каппелю пришла от тамошней противобольшевистской организации горячая просьба наступать на город; там хранит красное правительство золотой запас; наконец взятие Казани расчищает путь к дальнейшему наступлению, -- кто знает, может быть, до Москвы.
Только все проводить скорей, не терять ни одного дня. Раскидывать, разбрасывать встречные части противника, рваться вперед, на плечах красных двигаться непрестанно вперед, не давать опомниться, укрепиться. Серо-голубые глаза впились в карту, лихорадочно быстро работает мысль, твердо и четко прикидывает, взвешивает, вычисляет. Приказ? Но там в Самаре не понимают положения, не знают обстановки. А главное, всегда и во всем для него -- Россия, а не отдельные лица. И откинувшись на спинку стула, закрыв глаза, решает он твердо и неуклонно -- вперед на Казань! Победа будет -- уверен в этом Каппель и эта победа будет для родины. И вызванные им на совещание представители Самары Фортунатов и Лебедев, увлеченные его словами и планами, становятся на его сторону, взяв на себя всю ответственность за неисполнение приказа Правительства.
Красное командование Казани было неспокойно. С одной стороны, нервировала весть о взятии Каппелем Симбирска, заставляя готовиться ко всяким неожиданностям; с другой стороны, имелись сведения о какой-то противосоветской организации, открыть которую никак не удалось. Наконец, в городе проживало около тридцати тысяч офицеров, которым тоже верить нельзя. В городе же находилась Академия Генерального штаба, недавно привезенная сюда из Екатеринбурга. Правда, академики старались уверить в своей лояльности, правда, начальник ее, генерал Андогский, внешне вел себя безукоризненно, но за этими лояльностью и безукоризненностью чувствовалось совсем иное. "Хитрая лиса", говорили про Андогского комиссары и на всякий случай разместили оба курса Академии в трехэтажном здании, отведя им второй и третий этажи и разместив в первом каких-то своих верных курсантов. К июлю в Казань прибыл испытанный боевой 5-ый латышский полк и комиссары стали чувствовать себя спокойнее. Красное командование знало, что Троцкий не щадит за неудачи, но в данном случае дело осложнялось еще и тем, что в городе хранился этот проклятый золотой запас, зачем-то сюда привезенный по приказу самого Ленина. Город укреплялся со всех сторон, охранение было вынесено далеко за его стены, казалось, были приняты все меры и Троцкому слались самые успокоительные донесения, но на душе казанских хозяев все же было неспокойно. Этот сумасшедший, не признающий никаких преград, царский кавалерийский офицер Каппель путал все карты. Для него не было больших расстояний, для него не существовало времени, его белые банды появлялись там, где их не ждали, его маневр никогда нельзя было предугадать, наконец, его такие же сумасшедшие, как и он, отряды не знали ни чувства страха, ни сознания невозможности при выполнении его приказов. И чуть слышным шопотом шелестело среди академиков: "Слышали? Каппель". А генерал Андогский, наверное, после очередного доклада комиссарам о настроении вверенной ему Академии, старался вспомнить кто же этот Каппель, тоже когда-то окончивший эту Академию.
