Если Исузу собирается провести некоторое время в моих апартаментах, придется научить ее пользоваться туалетом. Извините, юная леди, здесь вам не лес, здесь нельзя облегчаться в том месте, где вас застала нужда. Вот почему я обнаруживаю себя стоящим на коленях перед своим кашпо-в-форме-унитаза, которому после стольких лет предстоит снова превратиться в унитаз.
Вот почему, выдергивая кактусы, я начинаю задаваться вопросом: может быть, я в буквальном смысле слова спускаю в канализацию некий блестящий шанс? Страдающие ностальгией вампиры коллекционируют не только меню и салатницы. Некоторые коллекционируют дерьмо. Нет, не то, что обычно называют этим словом. Настоящее дерьмо. Честное слово. Насколько я понимаю, его ценность определяется по двум главным критериям: размер и присутствие легко опознаваемых… элементов. Зернышки, ягодки, непереваренные кусочки картофеля-фри — все эти включения делают один кусок дерьма ценнее другого. Для коллекционеров, разумеется. И это наводит меня на мысль, что бизнес по производству «остаточного вознаграждения» обречен на процветание. Так почему бы задничке Исузу не поработать немного?
Запах удобрений объясняет, почему «нет».
Потому, что продавать дерьмо — значит иметь дело с людьми… определенного сорта. Это означает спорить с дерьмокопателями, доказывая, что твое дерьмо — человеческое, и что вы не пытаетесь всучить им кошачье дерьмо или собачье, или — кто его знает — лошадиное. За этими размышлениями я вычищаю унитаз и бачок, из которого пришлось выскребать песок, удобрения и торфянистую почву — и все это руками. Я промываю трубы, чтобы в них не осталось никакой дряни, отсасываю жижу вакуумным насосом. Произвожу еще несколько сеансов промывки, отсасываю еще немного грязи, собственными ногтями выцарапываю самые упорные комки. Прыскаю немного WD-401[25] на заржавевший рычажок под бачком. Он скрипит и пищит, точно мелкий грызун, которого случайно придушили, но вскоре вода с хихикающим журчанием устремляется в бачок.
Завершив сей благородный труд, я отряхиваю пыль с коленей. Сойдет… если можно так выразиться.
После того, как поплавок затыкает отверстие, я совершаю ошибку — а именно, дергаю ручку. Это просто проба. Я просто хочу убедиться, что все работает, как я и предполагал. И оно работает. Господи всемогущий, еще как работает. Мой сортир пашет, как последняя сволочь.
Но шум!..
Шум воды наполняет мою квартиру, чьи стены, скрывающие в себе ржавые трубы, не слышали подобных звуков вот уже несколько десятилетий. Шум подобного рода… его трудно с чем-то спутать. Он отличается от шума воды, которая бежит по водосточным трубам, когда вы принимаете душ. Он более… глубокий. Более резкий. Трубы, которые, можно сказать, с юности приучены к вежливому постукиванию капель, протестующе грохочут, стучат своими медными сочленениями по гипсокартону, словно хотят сказать: «Что ты себе думаешь, мать твою?»