— Держись, детка, — говорю я, убеждаясь, что Исузу крепко держится за него обеими руками и твердо стоит на ногах.
Только потом я выезжаю на линию и позволяю кабелю натянуться. Мы стартуем. Исузу хохочет. Она больше не хихикает. Она именно хохочет. Это грудной смех почти-подростка.
Сначала, она вполне довольна спокойным темпом, который я выбрал. Но это продолжается недолго. Конечно. И вскоре начинается:
— Быстрее, — требует она.
Хорошо. Прекрасно. Я сдерживался, убеждаясь, что она держится — похоже, так оно и есть. Ладно, быстрее так быстрее.
Она снова смеется, но на этот раз не так долго. На этот раз окрик «Быстрее!» раздается раньше.
Хорошо. Хочешь быстрее, будет тебе быстрее.
— Быстрее!
Видите, к чему все идет? Она как торчок, который хочет определить предельно допустимую дозу.
— Быстрее!
«Исузу, — хочу сказать я — и сказал бы, если бы мог отдышаться, если бы она могла услышать меня сквозь ветер, врывающийся ей в уши, — Исузу, есть определенные законы физики, с которыми мы ничего не можем поделать…»
— Быстрее!
Знаете, каким образом космические корабли получают ускорение, необходимое, чтобы покинуть солнечную систему? Они используют поле тяготения Юпитера, которое раскручивает их, как праща. Я напоминаю вам этот факт потому, что когда наконец решаю остановиться, Исузу продолжает двигаться. По мере того, как расстояние между нами сокращается, кабель провисает, а затем снова начинает натягиваться. В этот момент может случиться примерно следующее. Например, однажды кабель натянется до предела, и тогда Исузу, продолжая двигаться вперед, (1) заставит меня шлепнуться на задницу, (2) сама шлепнется на задницу или (3) заставит шлепнуться нас обоих.
Или…
Исузу можно остановить прежде, чем кабель натянется. Причиной этого может стать: (1) другой конькобежец, (2) несколько конькобежцев, (3) невидимая дверь в другое измерение, которое поглотит ее целиком, оставив у меня в руках лишь обрывок оплавленного кабеля, с помощью которого уже не удастся прикурить от чужого аккумулятора, и, возможно, одну опаленную рукавицу или (4) рыхлый сугроб, который весьма кстати возвышается на краю катка.
Теперь я знаю, что весь опыт, полученный нами до этого момента, позволяет склоняться к версии с невидимым порталом, но удача на нашей стороне, и Исузу врезается в сугроб.
Снег в Фэрбенксе — тот, что не втоптан в бетон множеством сореловских[78] ботинок — плохо подходит в качестве материала для изготовления снеговиков. Это не тот старый добрый снег, который так хорошо лепится. Нет, здешний снег рассыпчатый и напоминает порошок. И когда Исузу врезается в барьер, это похоже на снежный взрыв — или взрыв в груде перьев. И вот она лежит на спине, смеясь, как смеются повзрослевшие дети, а хлопья поднятого ею снега снова падают, словно рождественское конфетти. Она поднимает руки, роняет их… еще больше снега в воздухе, еще больше смеха, больше перьев, больше рождественского конфетти, которое дождем осыпается на нее, словно благословение милосердного Господа.