— Можно смеяться, — отвечаю я. — Можно приятно проводить время. Можешь считать, что это приказ… — Пауза. — Только не подходи к другим, чтобы рассказать о своей жизни, хорошо?
— Ага, — говорит Исузу и быстро клюет меня в щеку — прежде чем устремиться на лед в своих ботинках на плоской подошве.
Ее руки раскинуты, как крылья птицы; кажется, она немного удивлена, что не скользит, как другие, проносящиеся вокруг нее. Я свищу, привлекая ее внимание.
— Эй, хитрюшка, — говорю я, шнуруя свои коньки. — Ничего не забыла?
Исузу берет крошечные конечки, которые до сих пор висят у нее на шее, и смотрит на них, словно задается вопросом, для чего они предназначены. Я уже заканчиваю, а она все еще держит их в руках, уставившись на них, на их безумно тонкие лезвия.
— Вперед, детка, — подбадриваю я. — Давай помогу.
Я сажаю ее к себе на колени, натягиваю один конек, потом другой, шнурую их потуже, чтобы они не убежали от моего маленького новичка. Взяв ее за руки, я вывожу ее на лед.
— Отлично, — говорю я. — Первая вещь, которую мы сделаем, — шлепнемся на попку.
Я медленно отпускаю ее руки, убеждаюсь, что она твердо стоит на ногах и что ее щиколотки не зацепились друг за друга.
— О'кей. Готова?
Я падаю на лед, некоторое время сижу неподвижно, потом поворачиваюсь вполоборота. Преувеличенно зажмуриваюсь, открываю один глаз, потом другой.
— Это было недурно. Теперь твоя очередь.
Исузу смотрит на меня, и на ее мордашке отражаются самые мучительные сомнения. Возможно, она немного поспешила меня прощать.
— Слушай, это не так плохо. У тебя вся попа в снегу…
Исузу улыбается каждый раз, когда я говорю «попа»
— …К тому же, не так уж высоко падать…
Ухмылка.
— Если ты что-нибудь себе сломаешь, мы обратимся к попному доктору…
Улыбка.
— К специалисту по попам.
Широкая улыбка.
— К лучшему в мире специалисту по попам. Он сделает тебе попотомию. Ты сможешь выбрать себе новую попу. Любую попу, какую только пожелаешь.
Исузу начинает смеяться, потом икает, теряет равновесие и, наконец, шлепается на попу.
— Ви-и-и-и! — кричу я, хватая ее за один конек и раскручивая, точно колесо рулетки.
Это заставляет ее смеяться громче, она захлебывается смехом и начинает икать.
А я? Я уже усмехаюсь — так широко, что клыки едва не встречаются у меня на затылке.
Если бы Ватикан видел нас такими… нас, скорее всего, давным-давно перестали бы уничтожать. Я так думаю. Когда я говорю «нас», я имею в виду вампиров, а когда говорю «такими», подразумеваю «катающимися на коньках». Тот, кто катается на коньках, не может быть злым; увы, но это факт. Вы можете выглядеть злыми в ботфортах выше колена, на шпильках, в грязных домашних шлепанцах или сандалиях центуриона, но на коньках… Нет. То же самое касается деревянных башмаков, но это уже другая история (я почти уверен, что та история называлась «Хайди»