На момент этой попытки к бегству мы уже сидим у меня в машине. Мне казалось, что обогреватель, который работает в салоне, отбивает всякое желание оказаться снаружи, на холоде, под дождем. Не то чтобы холод и дождь беспокоили меня, но я полагал, что в тепле Исузу прекратит дергаться — или, если выражаться точнее, трястись. Или болтать. Что ее крошечные тупые зубки перестанут клацать — щелк-щелк, щелк-щелк. Удивительно, как подобные вещи действуют на нервы.
Таким образом, мы садимся в машину, и она снова принимается за свои обычные игры — изображает из себя тряпичную куклу, прижимаясь головой к пассажирскому окошку и заставляя его запотеть. Я подумываю о том, чтобы протянуть руку, приобнять эти чертовски хрупкие плечики — успокоить, утешить, внушить ложное ощущение безопасности. О своей безопасности я уже позаботился: нож заперт в бардачке. На сей раз — никаких сюрпризов. Но я решаю воздержаться от заверений. Без сюрпризов — значит без сюрпризов, а моя ледяная кожа… Да, вот что меня беспокоит. Я не хочу пугать ее. Я не хочу лишний раз напоминать ей о том, какие мы разные. О том, что мы занимаем разные места в пищевой цепочке. Таким образом, моя рука остается на прежнем месте, чтобы позаимствовать у окружающей среды немного тепла, прежде чем начать поступательное движение.
Исузу смотрит. Она видит, как моя рука приближается. И все равно вздрагивает. Всего лишь коротко вздрагивает и снова превращается в Тряпичную Энн. Я похлопываю ее по мягкому плечику. Она не возражает. Я поглаживаю ее волосы, словно успокаиваю напуганного щенка. Ей как будто наплевать. Я продолжаю, пока это не начинает выглядеть глупым, а затем отвожу руку, сдерживаясь… сами знаете почему. То, что я делаю после этого, на самом деле делать не стоило, но вечер выдался слишком напряженный. Все было так драматично. Столько всего отложено на потом. И если разобраться, это была такая мелочь. Только-то и всего — поднес пальцы к губам и быстро лизнул их. Всего лишь почувствовал вкус. Хотите верьте, хотите нет. А Исузу? Черт, она была занята тем, что пялилась в окно, хотя там ничего не было видно, и изо всех сил притворялась, что на меня не глядит. Так почему бы и нет? А вот почему.
Я уже говорил, что вампиры всегда отражаются. В зеркалах. В хроме. Это происходит даже в моменты уединения. Например, сейчас я отражался в незатуманенном уголке окна со стороны пассажирского кресла. Все это время Исузу наблюдала за мной, таращась на меня, на мое отражение. Отслеживая каждое движение, каждый случайный жест. Она видела, как я слизываю кровь ее матери с кончиков пальцев. И этого достаточно. Ее лапка решительно, точно дротик, устремляется к дверной ручке и начинает ее теребить. Нет.