— Запомни, — шепчу я, обращаясь к ее забинтованной голове. — Ты должна взять что-нибудь на память.
Исузу напрягается, чтобы поглядеть назад через плечо, а потом шепотом отвечает:
— Только не открытку.
Они больше не мажут лицо белым. А может, и мажут, только белый грим в Фэрбенксе не продают. Красный — да, можете не сомневаться. Черный — точно. Синий, зеленый, желтый, даже фиолетовый, но не белый. Клоуны-вампиры — те, что принадлежат к европейской расе — на самом деле не нуждаются в слое штукатурки на лице, они вполне хороши в естественном виде. Вот почему я нахожусь в «Уолгрин»,[73] где приобретаю вазелин, мел и подозрительно много пузырьков «уайт-аут».[74]
— Должно быть, вы часто делаете ошибки, — замечает продавец.
— Вдвое чаще, чем вы думаете, — отвечаю я.
По возвращении в гостиницу, в нашем номере, я мажу, разливаю, растираю, размешиваю. Поле для эксперимента — мое предплечье. Состав смеси определяется на глаз. Исузу наблюдает.
— Слишком белый, — сообщает она.
— Ваше мнение очень важно для нас, — отвечаю я механическим голосом. — Пожалуйста, продолжайте.
— Не, я правда, Марти, — настаивает Исузу. — Я буду белее, чем «Милли Ванилли».
Кстати, я говорил, что Исузу сама не своя до хитов восьмидесятых? Она накачала из интернета массу всякой всячины — «МС Hammer», «Milli Vanilli», «Mr. Ice»… Что до меня, то я серьезно подумываю выступить с предложением о причислении изобретателя наушников к лику святых. Ну, или хотя бы наградить его Нобелевской премией Мира… и тишины.
— Слушай, детка, — говорю я. — Когда мы соберемся облапошить кого-нибудь с двухцветными глазами, арбитром будешь ты. Но пока, мне кажется, я лучше представляю, в каком цвете вампиры видят мир.
Она смотрит сверху вниз на мою руку, потом наши взгляды встречаются. И она переводит разговор в другое русло.
— Значит, мне можно будет ругаться?
— Да, — говорю я. — Только не сейчас. Только на людях.
— И кричать можно?
— Предполагается, что да.
— Классно.
— Нет, — поправляю я. — Печально.
— И все это можно только сейчас, — добавляю я.
— Дерьмово, а?
— Давай потом, — предупреждаю я.
Но Исузу только улыбается. Для нее это обещает быть чем-то вроде Хэллоуина — без леденцов, зато все словечки вроде «затрахало», которые у нее накопились, наконец-то можно будет выпустить на волю, прокричав во всю силу своих легких.
В жизни каждого отца наступает время, когда он начинает побаиваться собственного ребенка. И хотя в моей жизни уже было несколько таких моментов, Исузу не собирается останавливаться на достигнутом.