– Не знаю, смогу ли я объяснить. Боюсь, что это прозвучит слишком глупо и тривиально.
– Все же попробуй. Неужели… – он попятился, пытаясь заставить руки не дрожать, и наконец, выдавил. – Я что, не удовлетворял тебя? В этом причина?
– Нет.
– Тогда в чем? – спросил он безнадежно. – Ради Бога, в чем?
Ну что ж… раз ты спросил.
– Страх, – сказала она. – Думаю, что это страх.
– Страх?
– Когда Тэд уходил в сад, мне становилось страшно. Он… ну, как это сказать… оживлял дом.
– При чем тут Тэд? – досадливо спросил Вик, и она увидела, что эта апелляция к Тэду рассердила его, он думает, что это обычная женская уловка, чтобы не выкладывать ему действительной причины. Положение накалялось. Они словно передавали друг другу из рук в руки что-то очень хрупкое, что в любую минуту могло упасть и разлететься вдребезги.
– При том, – упрямо сказала она. – Конечно, большую часть дня он был со мной, но тем заметнее контраст. Потому я и начала бояться. Я думала – на следующий год его не будет уже полдня три раза в неделю. Потом весь день. Это время нужно было заполнять. И я боялась.
– И ты решила заполнить часть этого времени, трахаясь на стороне? – спросил он с горечью.
Это больно укололо ее, но она продолжала говорить тихо, не повышая голоса. Он спросил. Нужно было ответить.
– Я не хотела вступать в какой-нибудь дурацкий Больничный комитет и стряпать запеканки для их субботних обедов. Представляю эти лица и одни и те же городские сплетни – круглый год. Неохота было убивать время таким способом.
Теперь слова просто лились из нее. Она не могла их остановить, даже если бы и хотела.
– Мне не нравится ни продавать всякий хлам на распродажах, ни устраивать вечеринки, ни бегать трусцой. Ты… – Она передохнула секунду, чувствуя, что задыхается. – Ты ничего не знаешь о пустоте, Вик. Ты мужчина, и ты работаешь. Мужчины работают, а женщины сидят дома и слушают, как снаружи воет ветер. Иногда кажется, что он воет внутри, понимаешь? Иногда я ставила записи. И все равно слышала этот ветер и думала про всякое. Или мыла раковину и смотрела на глиняный горшочек, который там стоит, и вспоминала, что у моей матери были такие же горшочки, и у тетки, и у моей бабушки, понимаешь?
Он глядел на нее с таким недоумением, что она почувствовала настоящее отчаяние.
– Это чувства, а не факты, пойми!
– Да, но почему…
– Я и говорю тебе, почему! Говорю, что я достаточно времени провожу у зеркала, чтобы заметить, как меняется мое лицо, и никто уже не примет меня за школьницу и не спросит, имею ли я права. И я боялась. Ведь Тэд пойдет в подготовительный класс, потом в школу, потом…
