После того, как Войри минула стадию полового созревания, Геф не исчез (как следовало бы поступить полтергейсту) и даже не стал появляться реже: наоборот, девочка сделалась к нему более равнодушной.
Зато Ирвинги постепенно пришли к выводу, что их новому жильцу вполне можно поручать мелкие заботы — присмотреть за птицей, например, или за овцами. Геф поспешил уверить работодателей в своей полнейшей лояльности.
— Тебе ни о чём теперь не нужно беспокоиться, Джим, — говаривал он. — Если кто-то вломится в дом, я тут же дам тебе знать!
И действительно, о приближении гостей или какой-нибудь незнакомой собаки Ирвинги узнавали немедленно. В общем, Геф стал вскоре настоящим «мальчиком на побегушках». Утром он охотно сбегал вниз, чтобы сообщить проснувшимся хозяевам точное время. Среди ночи, если кто-то вспоминал, что в печи мог остаться огонь, зверёк послушно ковылял вниз и возвращался с массой самой разнообразной информации. Когда кому-то требовалось пораньше проснуться, он выполнял роль будильника. Стоило только козам задержаться в поле, как Геф бежал туда и собачьим лаем загонял их обратно.
Когда в доме становилось слишком много мышей, он брал на себя роль кота: правда, убивал грызунов он редко, предпочитая менее кровожадный метод борьбы — мяуканье. Не раз он сообщал Ирвингу о том, что к дому приближается ласка, или хорёк — его «злейший враг».
Однажды ночью глава семьи невольно подслушал одну из редких, но по-своему трогательных бесед мангуста с миссис Ирвинг.
— Вообще-то, Мэгги, ты мне нравишься, — доверительно пискнул Геф. — И знаешь, я хочу, чтобы ты призналась мне в том же.
Ирвинг, притворявшийся до этого спящим, не выдержал.
— Эй, а как же я?» — спросил он, переворачиваясь на другой бок.
— О, Джим, ты тоже мне нравишься! — поспешно заверил его Геф, ужасно смущённый.
Геф был вездесущ, постоянно за Ирвингами шпионил и всем на всех ябедничал. Стоило только миссис Ирвинг начать раздеваться перед сном, как он тут же принимался подробно комментировать её действия. Войри имела обыкновение просыпаться первой, заваривать чай и нести чашку отцу. Геф не спускал с неё глаз и радовал хозяина важными сообщениями:
— Джим, она пьёт твой чай! Она пробует масло на вкус! Она хочет сожрать бисквиты!
Временами мангуст раздражал хозяев шутливой зловредностью, чаще — трогал до глубины души беспомощностью и каким-то особенным обаянием. Возвратившись домой после очередного обхода «владений», он признавался иногда, что очень устал, и тут же добавлял с подкупающей мягкостью:
