Там Постуку было приказано приостановиться и подождать… Это был трюк с выдвинутым якобы малосильным отрядом, слабым и не очень защищенным подразделением, которое провоцировало противника на атаку с целью отщипнуть и уничтожить частичку общих герцогских сил.
А тем временем остальные отряды армии Плахт за этой возвышенностью выстраивал для большого сражения. Конечно, опытные и много послужившие офицеры понимали, что и как он делает, и втихомолку, без всяких внешних проявлений, его одобряли. А вот герцог со своими избранными сослуживцами… Со своим штабом, если это так можно было определить, ничего не поняли, даже не разобрались в том, что из этого должно произойти, и почему-то решили рвануть вперед. А это было уже нежелательно.
Плахту едва удалось догнать его пресветлость герцога на своей колясочке, на которой командующий привык перемещаться, потому что не любил скакать верхом. Он вообще не любил лошадей, и это было всем известно, по лагерю даже байки ходили, мол, когда карлик забирается на коня, ему кажется, что он едет на слоне — и падать высоко, и ног не хватает, чтобы этим конем управлять… На самом деле что-то подобное действительно имело место быть.
А вот в неширокой колясочке, в которую были запряжены всего-то два некрупных пони и которой неизменно правил верный Несвай, можно было и расположиться с удобством, и соснуть немного, если приходила к тому охота, и покушать можно было на специальном откидном столике… А если требовалось, то можно было и пригласить к себе в коляску кого-нибудь и поговорить, почти не опасаясь, что разговор кто-либо подслушает. В общем, коляска имела массу преимуществ по сравнению с верховой-то ездой.
Вот как Плахт, еще в бытность молодым офицером, обходился без нее, он и сам теперь сказать не мог, просто не представлял себе, как справлялся, совершая многомильные переходы верхом, и не уставал почти… Хотя, если подумать, наверняка уставал, вусмерть уставал, вот только молод был, а потому и восстанавливался быстро, и незаметно для себя поутру почти всегда приходил в норму.
На этой-то колясочке Плахт по прозвищу Суровый и догнал герцогский кортеж, когда они решили было двинуться в сторону ушедших вперед кентавров.
— Государь, — предложил он, с вежливым поклоном, — прошу не побрезговать, а расположиться у меня, в моем экипаже. Я имею что-то тебе сообщить, в чем мне нужно твое одобрение… И позволение.
Герцог спешился, с некоторой неохотой залез в экипаж Плахта, а тот — рад стараться — принялся расписывать ему армию противника, согласно данным разведки, чуть не поротно, что требовало немалого времени. Собственно, этого командующий и добивался, герцог был в безопасности и не мог сдуру, вырвавшись вперед и ничего не соображая, испортить Плахту план боя.
