Солдатские палатки стояли гораздо дальше и более открыто, к ним между теми же кустами вели тропинки, будто косицей создавая небольшой просвет, шириной в несколько десятков шагов. Там тоже все было тихо и покойно. Свет костров в той стороне уже пригас, бойцы затихли, лишь кое-где на стволах и купах чуть более высоких, чем кусты, деревьев гуляли странные отсветы. Вот оттуда, решил Сухром, и нужно бы подбираться… тому, кто задумал недоброе для Плахта.
Тем более что и расстояние подходило как нельзя лучше, всего-то шагов шестьдесят — восемьдесят, в темноте точно не определишь. Но это неважно, для хорошего стрелка такое расстояние не помеха, выстрелить или даже умело пробраться, чтобы пустить в ход кинжал, — плевое дело.
— Крепа, ты как полагаешь, будут стрелять или холодным оружием все совершится? — Скала не отозвалась, раздумывала. Тогда рыцарь снова спросил: — Ты вообще чувствуешь, что будет?.. Как смерть над Плахтом увидела?
— Не я одна увидела-то, — буркнула Крепа, недовольная тем, что ей еще и разговаривать приходится. — Все наши-то первее, чем я, увидели, сэр рыцарь.
— А что ты еще видишь? — спросил Датыр.
— Я иногда… далеко вижу, если что-то живое где-то шевелится, — отозвалась циклопа. — Вот только лучше, чтобы других живых вокруг было поменьше, а то в таком лагере, как тут, ничего почти и не заметно, все равно что один солнечный зайчик на фоне… Ну как по воде, освещенной солнышком, выискивать среди других бликов, он и незаметен останется, понимаешь?
— Чего ж тут не понять?.. — хмыкнул Датыр.
Снова пала тишина, на этот раз она показалась более глубокой, чем до их такого необязательного разговора. Рыцарь решил, что может даже немного и подремать, легонько, в четверть глаза, как говорили те, кому приходилось часто и подолгу стоять на посту. Это умение приходило к каждому, и, в общем, ничего зазорного в том не было, потому что стоило где-то рядом мышке пробежать или филину в ночном воздухе прочертить своей полет, как хороший солдат всегда это почувствует и при необходимости проснется.
Вдруг Крепа кивнула рыцарю. Глаз ее уже не блестел, она поправила капюшон своего плаща, только нижнюю часть лица теперь и было видно.
— Кто-то крадется, — сказала она на этот раз без голоса, одними губами, — осматривается… — Она помолчала. — Видит Плахта, но неясно, ткань его шатра все же плотная… Даже четыре факела не вполне ее просвечивают.
С того места, где они сидели, ничего в палатке видно не было, даже если сосредоточиться. Понятным был только полог на входе и дымовой клапан вверху, вблизи главного шеста, от которого в разные стороны расходились растяжки. А все остальное темным силуэтом рисовалось на фоне чуть более освещенных деревьев.
