‑ Не успел, ‑ покаялся Ян Адамович по‑свойски.
‑ Мы не успели, ‑ улыбнулась Юзя Юльевна.
‑ Так, ладно, ‑ сказал пожилой, что‑то продолжая записывать, и вдруг спросил как бы между прочим: ‑ а Ирина Семеновна есть такая у вас?
‑ Соседка, ‑ сказал Каминский.
‑ Ну и как вы с ней? Ладите?
‑ Очень даже, ‑ сказала Юзя Юльевна, недоумевая.
Он посмотрел на нее как‑то так, не по‑милицейски, с иным интересом. Она в ответ улыбнулась непроизвольно обольстительно, откинула со лба рыжие кудряшки, но он уже снова склонился над листком.
‑ Ну что, ‑ спросил молодой, ‑ будем дальше искать?
‑ Ладно, пошли, ‑ поднялся пожилой, ‑ еще успеем, ‑ и оттолкнул буржуйские ценности, ‑ извините, ежели что...
‑ Да что вы, не беспокойтесь, ‑ Юзя Юльевна пошла их провожать.
И тут дверь распахнулась, и на пороге застыла Настя, так что пожилой милицейский уперся ей в грудь и поднял голову. Долговязая ее фигура загораживала дверной проем. На лице ее, как обычно холодном и неприступном, не было ни гнева, ни даже раздражения, но милицейский слегка отшатнулся. Он попытался ее обойти, да как‑то не получалось. Тогда он сказал глухо:
‑ Ну чего вы, гражданка?.. Ну пройти‑то дайте...
Она медленно подняла руку, и эти оба выскользнули в коридор.
Ян Адамович уселся в кресло и закрыл глаза. Губы его подрагивали. Вернулась жена. У нее было серое лицо. Она быстренько привычно накапала в рюмочку лекарства, плеснула воды...
‑ Силь ву пле, ‑ и попыталась изобразить улыбку. Он глотнул снадобье и сказал ей шепотом:
‑ Главное, не потерять человеческое лицо.
Покуда длилась эта легкая, по сравнению с другими, безобидная экзекуция, мама курила в своей комнате папиросы одну за другой, и простоволосая Ирина Семеновна стояла над ней и бубнила, словно невменяемая, одно и то же:
‑ Слышь, не ходи туда, про Мартьяна не скажи... Ну чего он? Чего тебе? Ну?.. Он в дворники пойдет, Печкин обещал... Не ходи туда, слышь, ну их... Награбили, а теперя пусть с их и спросют...
‑ Да я никуда не иду, оставьте меня в покое! ‑ сказала мама.
‑ Ты у нас партейная, ‑ говорила Ирина Семеновна и касалась ладошкой маминого плеча, ‑ а он, Мартьян‑то, тихий, слышь, не вредный...
Ванванч сладко спал в другой комнате, а Акулина Ивановна в одной сорочке сидела рядом, не сводя с него глаз, и едва шевелила губами в оборочку.
Затем явно хлопнула дверь. За окном разлилось серое, угрюмое, арбатское. Ирина Семеновна пошла на кухню. В дверях сказала маме:
‑ Спасибочко тебе...
