Одним движением волшебница сорвала с себя балахон вместе с передником и наклонилась над ним, запуская пальцы в его волосы и срывая с его головы вторую «корону». Он беззвучно вскрикнул, когда острые шипы резко выдернули из гнезд.
— Ах, что это? Кровь? — Ученая наклонилась совсем низко, прижимаясь к нему всем телом и проводя губами по его лбу и вискам. — Всего-навсего несколько маленьких капелек… Они нам не помешают. Ведь верно?
Пленник крепко зажмурился и стиснул зубы. Но на большее его не хватило, и ему осталось лишь бессильно скрипеть зубами.
Наконец волшебница выпустила свою жертву и дрожащими руками натянула балахон.
— Вот и все, — промурлыкала она. — Я оставляю тебя одного. Ты останешься тут. Мне, конечно, будет жаль моих приборов, но, в конце концов, это вещи. Им все равно, если про них забудут на месяц-другой. А вот ты… Интересно, сколько времени ты выдержишь в одиночестве, потому что никто сюда не войдет. Никогда! Прощай, мальчик! Впрочем, нет. До свидания. Я еще вернусь. Потом, попозже. Когда ты станешь… поспокойнее.
Юноша открыл глаза. Только для того, чтобы увидеть, как тает, сливаясь со стеной, закрывшаяся за волшебницей и ее послушницами дверь.
Он был замурован! Не в силах применить магию, беспомощный в своем ошейнике, молодой маг тем не менее прекрасно все понимал. Дверь исчезла, скрытая под слоем охранных и защитных заклинаний. Ее как бы нет — и никто сюда не войдет, кроме той волшебницы, которая наложила на нее эти заклятия. Никто даже не подумает, что здесь есть дверь. И, конечно, никто даже не догадается, что за этой дверью замуровано живое существо.
Юноша попробовал издать хоть какой-нибудь звук, но в горле родилось лишь тихое шипение. Его не услышат даже те, кто стоят рядом, не то что оставшиеся снаружи.
Снаружи! Сердце ухнуло и замерло, застыв на несколько долгих мгновений. Снаружи! Там остались не только торжествующие победу волшебницы, но и Норрик. Альфар напрасно будет ждать его возвращения. У него совсем нет запасов воды и пищи, он обречен на долгую, мучительную смерть. Стоило спасать этому парню жизнь, чтобы сейчас обрекать на гибель! А ведь вместе с ним в той же «кладовке» останется и девушка… Нет, ей, спящей в зачарованном сне, ничего не будет. Она сможет пролежать год, два, да хоть сотню! Но разве это — жизнь? Сколько пройдет лет, прежде чем кто-нибудь случайно обнаружит ее?
Пленник зажмурился, чувствуя, что под веками начинают вскипать жаркие слезы. Было от чего прийти в отчаяние. Своя собственная участь показалась ему не такой уж горькой по сравнению с судьбами этих двоих — друга и возлюбленной. Запершая его тут волшебница была права — есть вещи пострашнее боли и смерти. Это — отчаяние и невозможность что-либо изменить.
