Вечер бенефиса наступил. Когда я приехала в театр, меня поразило убранство моей уборной. Спрашиваю, кто это устроил? Мне отвечают, что бутафор и прислуживавшая сторожиха. Все убрано было живыми цветами. Я была тронута до глубины души, что хотя в этих маленьких людях нашла сердечность.
Наконец, спектакль начался. Когда я вышла, то буквально была засыпана цветами. Из заявлений публики ясно было, насколько она желала, чтобы меня оставили продолжать службу. Каких оваций не выдерживала я в прежнее время, но в этот раз, вероятно, от предыдущего томительного состояния, этот горячий прием довел меня до такой степени возбуждения, что голос мог изменить мне от внутренних нервных рыданий, и я принуждена была уйти за кулисы, где мне подали воды. Когда я возвратилась на сцену, публика видимо сочувствовала мне, поняла меня и во второй раз еще горячее принимала. За каждым актом подавались мне громадные букеты, венки с расшитыми лентами, с кусками материй. Во время всего спектакля беспрестанно также подавались венки и букеты от всех учреждений, которым я оказывала помощь своим участием в их концертах. В антракте, возвратясь в уборную, я увидала, что все стены ее были убраны цветами и венками, брошенными мне на сцену. Это сделали с непостижимою скоростью хористы, пока я была на сцене. Вот наступает последний выход. Я должна петь арию «Подайте» из Пророка. Совершенно верно, что я поставила этот номер с умыслом, но я рассчитывала петь ее в костюме и с хором, к которому я должна обращаться. Тут же, перед самым выходом, мне объявили, что по приказанию начальства я должна петь в концертном платье и без хора; таким образом я волей — неволей должна была петь, обращаясь к публике, не в костюме. И мне, как бы в ответ, поднесли золотой кулек с червонцами на семь тысяч рублей.
И так мучительный бенефис мой кончился.
Таким образом, кончила я службу, получив пенсию в 1143 руб. в год.
Но страсть моя к театру не остыла, напротив, на этом прощальном спектакле мне казалось, что я только что вошла в свою роль.
Вскоре после прощального моего бенефиса, я приглашена была на обед в собрание художников, сделанный для меня по подписке. Овации, оказанные мне на этом обеде, выразили расположение ко мне общества, как обстановкой праздника, так и отношением участвовавших лиц. Вся зала и потолок были в зелени. Бюст мой также весь в зелени, кроме того, художник Богданов сделал акварелью мои портреты в лучших ролях. Без конца, казалось, чествовали мои заслуги; профессора говорили речи, провозглашали тосты и кушаньям обеденного меню даны были названия опер петых мною. На этом же обеде я получила серебряный вызолоченный лавровый венок из Москвы от артистического кружка, привезенный четырьмя членами кружка, выбранными депутатами от общества.
