— И слава Митре! Шрамы красят только мужчин, мне они ни к чему.
В молчании они собрали оставшиеся вещи. И наконец Палома задала вопрос, который жег ей язык все это время:
— Ладно, выкладывай. Что это было?
— Ты о чем? — Он прикинулся, будто не понимает.
— О том, что вез с собой Теренций. И я не о золоте…
— Да там и было-то всего ничего. Полсотни монет.
— Зубы мне не заговаривай! — На сей раз она разозлилась всерьез. — У парня было с собой что-то ценное. Где оно?
Без слов, киммериец запустил руку в недра своей торбы и извлек на свет завернутый в промасленную кожу сверток.
— Это все?
Теперь уже рассердился северянин.
— Слушай, ты за кого меня принимаешь? Я у своих не ворую! На первой же стоянке все бы тебе отдал!
— До того, как сам бы проверив — или все же после?
Конан пожал плечами.
— Тебе бы дознавателем быть в этом твоем Вертрауэне. Глаза, как кинжалы. И язык — как топор палача.
— Отвратительное сравнение. Вернемся в Коршен, продай Силенцию, он охоч до таких вывертов. — Бездарность придворного поэта графа Лаварро давно вошла в присловье. — Ладно, давай проверим, ничего мы здесь не забыли?
Пряча сверток Теренция под плащ, она обвела взглядом полутемную комнату. Глаза ее остановились на мертвеце. Странное ощущение, что она не может уйти — просто так. Как будто нужно сделать еще что-то… Но что?!
Не обращая внимания на спутника, который, досадуя на женскую медлительность, призывал ее поторапливаться, Палома вернулась к трупу и вновь опустилась перед ним на колени. Что же она могла пропустить?
— Слушай, а плащ ты проверила? — внезапно спохватился Конан.
Верно. Плащ юноша подложил под голову, вместо подушки. Она и не заметила! Ругая себя за невнимательность, Палома встряхнула накидку, и была вознаграждена… свернутый лист пергамента покатился по полу.
Нагнувшись, киммериец подобрал послание. Спрятал к себе.
Все?
И лишь теперь — только теперь! — наемница обратила внимание на кинжал, которым был убит несчастный Теренций.
Еще не веря собственным глазам, извлекла оружие из раны, вертя его в руках, чтобы свет упал на рукоять…
— Ну, что там еще?! — Северянин навис над ней. Она отмахнулась.
— Отойди, мешаешь!
Наконец, увидев все, что хотела, она направилась к двери, по пути нетерпеливо окликая своего спутника:
— Что ты там застрял? Ждешь пока городская стража появится? Давай, шевелись!
Конан поперхнулся ругательством.
Лишь оказавшись на конюшне, где, как и обещал хозяин, их уже ждали оседланные лошади, Палома сжалилась над сгорающим от любопытства северянином. Опасаясь, помимо прочего, и за собственную жизнь: ей показалось, что если она станет и дальше играть в молчанку, он тумаками выбьет из нее признание.
