И она распорядилась…
Один из «братьев» отправился в Тарантию, чтобы отвезти Конану свиток, скрепленный личной печатью лэрда, в котором Ринальд, изложив все резоны, коим согласно киммериец не имел никаких прав на трон и должен был отречься от престола в пользу истинного наследника или же защищать свое царствование и честь на турнире, король ответил согласием сразиться. Теперь отступать было поздно.
Чем всё это закончилось, уже известно, узнав о случившемся, Эвер и Дэйна тут же покинули Аквилонию и обосновались в Аргосе, изменив имена и наскоро сочинив легенду о своих злоключениях в Гандерланде. Успокоившись и осмотревшись, Дэйна решила начать всё сначала. Если ее мечты об аквилонском престоле рассеялись, как мираж, отчего бы не попробовать взяться за наступление на Мессантию? Чем она и занялась, для начала подробно разузнав о пристрастиях Треворуса и сделав все для того, чтобы им соответствовать…
«Не ленись искать неповторимую струну в каждом человеке», — говорил Ринальд, и этот совет Дэйна считала бесценным.
Вести дела с Треворусом было делом сложным, и Конан в этом скоро убедился. Аргосский правитель то производил впечатление вполне нормального человека, то вдруг словно впадал в транс, ссылался на нездоровье и старался тут же уйти.
Подчас казалось, что он попросту не помнит того, о чем шла речь накануне, а то и всего несколько минут назад, да при том ему постоянно представлялось, будто все, даже слуги, за его спиной только и делают, что злобно сплетничают о нем. Треворус, судя по всему, по-настоящему давно уже не правил, переложив дела на плечи своих приближенных, беззастенчиво пользующихся его странным состоянием: очень удобно иметь королем человека, столь мало способного следить за тем, что творится в государстве, да и не испытывающего желания этим заниматься. Не нужно ни заговоров, ни дворцовых переворотов, ни хитроумных и опасных интриг, а всего лишь действовать его именем, но в собственных интересах.
При таком положении вещей оставалось только поражаться тому, как Аргос вообще еще не растащили по кусочкам!
Треворус был как-то избирательно мелочен, разграбленная нищая страна и опустевшая казна его волновали только время от времени, в моменты просветления, зато он мог придти в неописуемую ярость, обнаружив крошечное пятно на столовом приборе или небрежность в одежде слуги, воспринимая это как личное оскорбление: всё равно что на тонущем корабле более всего заботиться о случайном плевке, замеченном на палубе!
