— А вы присутствовали при вручении Сталину меча от английского короля Георга VI?
— Разумеется. Это было во дворе нашего посольства в яркий солнечный день. К нам зашел сотрудник посольства и пригласил выйти на улицу. Мы вышли. Там уже собрались люди и приехал Черчилль, который и преподнес Сталину меч от короля в честь победы под Сталинградом. Сталин вынул его из ножен, поцеловал и произнес короткую благодарственную речь. Всем нам было очень приятно. Это все я видел своими глазами. Ну а в Москву мы возвращались тем же путем, каким и ехали в Тегеран.
— Насколько я знаю, по возвращении в Москву Сталин сразу передал этот меч в музей.
— Да, он ничего дома не держал. Да и вообще жил очень скромно. Это даже трудно себе представить. Ведь по логике вещей, если человек провел первую половину жизни в тюрьмах, ссылках, голоде и холоде, то на старости лет, имея такие громадные возможности, должен быть в комфорте и роскоши. А он — нет. Я никогда не забуду, когда его охрана, увидев его изношенные ботинки, была поражена. Все скинулись и купили ему новые, поставив их на место старых, которые он когда-то еще в ссылке купил. И вот утром Сталин встает и надевает ботинки. Смотрит — новые. Вызывает Матрену, домработницу, и спрашивает: «А где мои старые ботинки?» А она так мягко отвечает: «Товарищ Сталин, вы генералиссимус, Маршал Советского Союза, Генеральный секретарь, бываете на официальных приемах, а старые ботинки совсем исхудились, неудобно как-то, и поэтому мы решили купить вам новые…» Сталин подумал и говорит: «Принесите мои ботинки». Вообще, человек это был необыкновенный, фанатичный государственник и исключительный аскет. После гибели жены жил как монах, понимаете ли! Никого у него не было. И никому не прощал малейших прегрешений и в нравственном, и в этическом планах, в отличие от нынешних «новых русских» — воров, казнокрадов, бандитов, да просто подонков. Он этого не терпел, даже в отношении своих близких родственников. Я повторяю, что от природы это был исключительный государственник, пусть и жесткий, но фанатично преданный своему народу. Даже родного сына в жертву принес во имя победы над врагом! И за это его безумно любил Власик.
— Какая у вас осталась память о Николае Сергеевиче Власике?
— Исключительно самая светлая и чистая. Ведь он часто приезжал к нам в «Заречье» к Александру Яковлевичу. Очень уважительный человек, честный, преданный и простой. Даже по сравнению с Александром Яковлевичем он был более мягким человеком. Ведь Эгнаташвили были по характеру и жизненной позиции близки со Сталиным. Вот нам там было положено обмундирование, продукты, которые давали сотрудникам. А в отношении родственников и близких Александр Яковлевич был очень суров. Меня из списков всегда вычеркивал: «Павлику не надо, он молодой человек, обойдется!» В первую очередь давали рабочим и шоферам. Я не обижался, ведь это делалось для того, чтобы люди не подумали, что я какой-то блатной. И теперь я понимаю, что все делалось правильно. Ну, а Власик был помягче и кое в чем мне здорово помог. Дело в том, что после перевода Александра Яковлевича в Крым, где он заведовал всеми правительственными резиденциями и санаториями, Власик приблизил меня к себе, потому что я, как и Александр Яковлевич, хорошо знал вкусы и пристрастия Сталина. Он посылал меня в Грузию за вином «Атени» и «Хидистави». Это исключительно ароматные и вкусные вина. Но, к сожалению, они не переносят транспортировки, поэтому я намучился с ними, не дай Бог. Но все-таки поставлял. А потом, как я уже рассказывал, меня хотели перевести заведующим центральным винным подвалом на Дзержинку. Власик специально по этому поводу вызывал. Но я отказался, сославшись на плохое здоровье, ибо спокойной и честной жизни там мне бы не дали. Ну кто я? Капитан МГБ. А там — генералы, маршалы, и всем хорошего вина дай! Нажил бы себе врагов, да и только. К тому времени быт мой никак не был устроен. Не баловали нас жизненными благами. Кудрявцев поселил меня в одну из ведомственных коммуналок, в комнатку в восемь квадратных метров. А ордера мне не выдали. И вот через год-полтора потребовали освободить помещение. Я растерялся и пошел к Власику. Он выслушал и говорит: «В этой ситуации, Павлик, ты сам виноват. Надо было оформлять все вовремя и как положено. Теперь ничего не поделаешь. Напиши на мое имя заявление, я попытаюсь тебе помочь». Я тут же написал, он наложил резолюцию, и мне предоставили комнату в пятнадцать квадратных метров в доме на Садово-Кудринской, где жила правительственная охрана. А у меня уже жена и двое детей были. И в этой комнате я прожил до шестьдесят восьмого года. А когда уже работал в «почтовом ящике», мне дали еще одну комнату от предприятия. Через несколько лет наше министерство построило жилой дом на улице Халтуринской недалеко от Преображенской площади. И я, сдав эти две комнаты, получил отдельную двухкомнатную квартиру, где живу до настоящего времени.
