— Ребята, поспорим, на что угодно, что через пять — семь лет вы на портреты Ельцина плевать будете?
Повисла тягостная тишина, наконец, Слава, тихий незаметный толстячок, проговорил:
— Ну, Паша, ты дае-ешь… Вечно ты хочешь быть пооригинальнее…
Григорий зло вперился в лицо Павла взглядом и медленно выговорил:
— Ты, Пашка, говори, да не заговаривайся…
Павел огляделся, все смотрели на него осуждающе. Он пожал плечами, проговорил:
— Кое-каких философов надо читать…
— А ты много их прочел? — спросил насмешливо Игнат.
Павел уклончиво проговорил:
— Доводилось.
В его легенду не входило упоминание о высшем образовании и аспирантуре, а также самостоятельном штудировании вузовского курса физики и истории. Инцидент быстро исчерпался, только еще чаще стал упоминаться этот взлетающий с шумом и громом, как стратегическая ракета, политик новой волны.
Рита все глубже затягивалась сигаретой и все отчаяннее и напряженнее о чем-то думала. Но тут Виктор глубоким бархатным голосом запел романс: — "Белой акации гроздья душистые…" И Рита, бросив окурок, расслабилась, взгляд ее стал спокойным и отрешенным, она принялась подтягивать Виктору тихим слабым голосом, не напрягаясь, будто плывя по течению.
Словно предсмертная боль отчаянно билась внутри Павла, рвалась наружу, и он понимал, что в тот самый момент, когда она вырвется — ему конец. Виктор вдруг оборвал песню на середине фразы, бросил гитару на диван, и с закаменевшим лицом целеустремленно пошел из комнаты, через несколько секунд громко хлопнула входная дверь. Видимо все ощутили неловкость, вдруг заспешили, засобирались. Встать и уйти вместе со всеми, у Павла не было сил. Это было все равно, что из космического корабля выйти в вакуум без скафандра.
Рита проводила гостей, вернулась в комнату, бесцельно прошлась от двери к окну и обратно. И вдруг, будто, наконец, решившись, быстро подошла к шифоньеру, вытащила стеганое одеяло без пододеяльника, одним движением раскинула его на полу, опустилась на него, уперлась рукам в пол, запрокинула голову и отчаянно простонала:
— Ну, иди же ко мне!.. — и уже лихорадочно помогая ему освобождать себя от одежды, договорила: — Терпеть не могу, когда диван скрипит…
Потом они долго лежали в темноте и тишине. На транспортной магистрали заунывно и тревожно завывали троллейбусы. Почему-то днем их не слышно, отметил про себя Павел.
Было еще несколько ночей тяжелой пряной страсти. Павел не спрашивал, куда делся Сашка вместе со своим компьютером, а Рита о нем не вспоминала. У Павла в мозгу засела дикая мысль; наверное, с его ощущениями могут сравниться ощущения омара, брошенного живьем в густой, соленый и пряный бульон.
