Как-то в клуб завезли кино под названием — «Мамлюки», и после этого вся поселковая пацанва с азартом рубилась на льду Оленгуя деревянными саблями, штурмуя крепость на противоположном, высоком берегу. Потом в клубе субботу и воскресение крутили "Александра Невского". После чего к кривым саблям добавились тяжелые прямые мечи, длинные, метров по шесть, копья и крепостной вал из срубленных в пойме тополей. Рыцарские войны кончились трагически, брат Павла во время одного из штурмов сделал весьма удачный выпад копьем и пропорол щеку кому-то из атакующих. Павел не помнил его имени. Если бы парой сантиметров выше, тупая деревяшка вошла бы аккурат в глазную впадину, и, естественно, поразила бы мозг. Эти тонкости матери потерпевшего растолковали в больнице, а она, в свою очередь, рассказала мужу. А тот действовал решительно; в течение получаса собрал ополчение. «Бендеровцы» и «власовцы», заключив временный союз, в две минуты овладели крепостью, перепороли прутьями из краснотала, гибкими и тяжелыми, будто резиновыми, всех мамлюков и рыцарей, кого удалось изловить, а остатки укреплений подожгли. После этого вся пацанва до самой весны играла в новомодную игру под названием хоккей.
Весна в Сыпчугуре бывала быстрой. Не так, как говорят — дружной, а именно быстрой, мгновенной. Снег исчез за пару дней, ледоход по Оленгую прошел за несколько часов, и солнце начало немилосердно жечь, но по ночам здорово прижимали заморозки. Да такие, что влажный песок улиц превращался в форменный бетон. На склонах сопок нежным розовым пламенем заполыхал багульник. Пацаны, да и девчонки тоже, высыпали из школы после уроков и лезли на сопки, и объедались кисловато-сладкими цветами. Кто обирал их по одному, непрерывно жуя, кто набирал пригоршню, запихивал в рот и упивался соком. Растущие организмы со звериным остервенением требовали витаминов.
Когда отцветал багульник, приходила очередь лиственничной хвои. Мягкая, нежная, терпко-кислая, она казалась почти такой же вкусной, что и цветы багульника.
Павел отчетливо помнил именно цветы багульника и хвою, но не помнил, чтобы в Сыпчугуре у них были какие-нибудь овощи. Да у них в бараке и подолья-то не было, как в других деревнях, в которых им довелось жить. Не росло ничего в Сыпчугуре на голом песке, а начальство как всегда забыло, что в России картошка и чеснок не везде растут.
За зиму на берегу Оленгуя выстроился длиннющий ряд огромных штабелей бревен. Помня свою жизнь в Курае, как- то после уроков Павел пошел поискать «серы». Наплывы смолы на листвяжных стволах. Если их умело сколупнуть, да потом терпеливо разжевать — доставляет массу удовольствий, при дефиците конфет и полном отсутствии жевательной резинки. В штабелях Павел не нашел ни единого листвяга, зато уже в сумерках столкнулся с Мотькой, воровато пробиравшемся вдоль ряда штабелей. Мотька сгибался под тяжестью куканов с рыбой. Сбросив ношу на траву, он заговорщицки ухватил Павла за рукав:
