— И показывать нечего! — ярился Афанасий. — Отцеубийца за нашим столом. Можем ли мы это стерпеть? Дух родителей вопиет…
Борис отодвинулся от Глеба:
— Ты убил! Все сходится: ты затаил обиду, ты — разбойник, столько лет пропадаешь в лесу, одичал… Тебе родителей убить, что ветку сломить…
А Глеб вдруг успокоился, подавил злость во взгляде. Со вздохом поднялся:
— Все понятно мне. Князя Мстислава боитесь. Готовы родного брата, невиновного человека в отцеубийстве обвинить, лишь бы не ссориться с князем…
— Уходи прочь! — шипел Борис и все отодвигался.
Глеб усмехнулся ему в лицо:
— У таких вот детей и убивают родителей! Видно, знают, что за стариков никто не постоит.
— Осторожнее, Глеб! — сказал с угрозой Кирилл. — Нам все труднее сдерживаться.
Глеб ответил с обидой:
— Были бы уверены, что я убил, — так не сдерживались бы. Зачем же в отцеубийстве обвинять, не будучи в том до конца уверенными?
— Уходи, Глеб, — посоветовал Фома, самый старший брат. — Слова твои колют в больное место. Лишь двое неразумных обвинили тебя.
— Но остальные молчат!
Фома развел руками:
— Я не хочу допустить до драки. Мы братья все же! И у нас общая беда…
Больше ничего не сказал Глеб. Отшвырнул ногой тяжелый табурет, снял со стены меч, подхватил секиру и оставил дом.
— Не верю ему! — признался Фома.
— А я тебе не верю, — сказал Кирилл. — Ты, и вправду, не хочешь ссориться с князем.
— А кто хочет? — вздрогнул Фома.
Тут к нему обратился Памфил:
— Скажи, брат, а если б мы были уверены, что убил Мстислав…
— Знай место, сучок! — огрызнулся Фома.
Не пошел Глеб далеко в лес, на опушке затаился: лег в можжевеловых кустах и пролежал до вечера… Слушал, как в Сельце лают собаки. Едва стемнело, поднялся по склону холма к часовне, отыскал среди старых провалившихся могил две свежие — могилы родителей, сел между ними на влажную холодную землю, обхватил голову руками и замер. Сидел так Глеб долго: без слез, без горьких сетований, без клятв.
Ясная была ночь, теплая…
Далеко в лесу крикнула ночная птица, ветерок прошелестел в кронах деревьев; на одной из могил с глухим стуком повалился на землю подгнивший крест.
Глеб вздрогнул. Поднял голову. Несказанно удивился, увидев перед собой могучего старца в белых одеяниях.
— Скорбишь?.. — спросил старец, стоя над ним.
Глеб не ответил. В неверном свете звезд и месяца пытался рассмотреть лицо старика. Глебу чудилось, что это отец. В нем лишь изменилось что-то… Что? Прошел через смерть… Те же глаза, глядящие из запавших глазниц, тот же крупноватый тонкий нос, тот же крепкий подбородок. Только лицо это — лицо еще более старого человека. И блестящее, будто отлитое из воска. Голос глухой — как из бочки. Или… из могилы.
