Ни слова не говорил Корнут, пия вино свое. Никому не говорил.
Будто не слышал. И даже дремотными стали глаза его. Однако, когда вскоре стал прощаться превосходительный, сказал Корнут, левую руку в локотник уперев:
- Благодарствуйте на посещении. - Будто привстал горбун.
- Вечерком! Вечерком-с!
То вдогон тому нотариус Гервариус. И захохотал нотариус, когда там, далеко, хлопнула дверь внизу. И улыбнулся-фыркнул под усами тонкими Корнут. И на нотариуса взор вскинув проснувшийся, нянька прошамкала:
- Чего ржешь, батюшка?
И пошуршав платьем своим шелковым себе на утешение и вздохнув протяжно, опять в сон отошла, в близкий.
Засуетился-завеселился нотариус Гервариус, около Корнута Яковлевича забегал. А тот вино красное пьет, усы заостренные крутит, чуть улыбается, слышит:
- Пора! Пора! Пора!
- Ну, я сейчас.
- Готова карета! Готова карета! Пора!
Поехали. И разное говорил нотариус. И по-разному молчал Корнут Яковлевич, слыша:
- Вы бы, Корнут Яковлич, в орденах... Вам бы, Корнут Яковлич, лучше послезавтра, в храмовой их праздник... Да хорошо ли, Корнут Яковлич, что вы со мной...
Тряслась карета. Слушал Корнут. Курил. Молчал. И вот спросил:
- А вы чего от моей свадьбы ждете?
- То-есть, как чего-с?
- А так. С чего вы так уж больно обрадовались? Или думаете - дела совсем забуду? Или думаете - сам на себя похож не буду, когда женюсь. Очень уж вы обрадовались. Чему бы вам радоваться, коли не тому.
- Вот голову снимите, не тому я радуюсь. А радуюсь. Это верно. Радуюсь. Радуюсь. А вы угадайте. Только скорей. А расчет мой верный.
Карета закудахтала рессорами. И не расслышал нотариус:
- Дурак.
Подъехали к белому дому купцов Оконниковых.
- Вы со старухой посидите. А я к Марье Александровне пройду.
- Как! Вы разве со старухой переговорили уже?
- Ну, уж это мое дело... Дома?
- Пожалуйте, Корнут Яковлич. Принимают-с!
Ручки дверей медные, начищенные, сверкнули. Протискиваясь рядом с Корнутом, нотариус Гервариус шепотком:
- А уж я старухе-то турусы на колесах... Довольны останетесь.
- Ну, молчите, милый мой. Пока освобождаю вас от ваших обязанностей... Марье Александровне доложи.
По лестнице, воском натертой, половиком-дорожкой устланной, наверх чинно прошли. Уклада стародавнего речи-молитвы немногословные стены тихо шепчут. Налево, в горницу столовую, в светлую, с иконою Спаса гневно-строгого в ризе ликующей, нотариус Гервариус, подпрыгивая, вошел; хозяйке поклон, ножкой фигурно шаркает. Корнут из залы направо, туда, где за многими дверями двадцатисемилетняя хозяйка громадного пароходного дела в комнатах своих уютных среди роскоши новых дней живет тихо.
