Чёрный абеллург | страница 52



Ну, Айнагур-то пока не был правителем и никаких просьб не боялся. Он всегда охотно участвовал в игре. Но однажды он здорово пожалел, что принял в ней участие.

Это было в начале первого летнего года, вскоре после истории с Линной. Айнагур явился в замок в белом костюме харна. Маска у него была такая страшная, что на пристани он не на шутку напугал какого-то ребёнка. Айнагур делал этот костюм с Хингом — лучшим на Милде портным и детским приятелем его покойного отца. В память о друге Хинг по возможности помогал его сыну-сироте, и хотя на костюм ушло немало материи, кожи и всякой мишуры, портной сделал его совершенно бесплатно. "Тебя сроду никто не узнает, — заверил Айнагура Хинг. — Мы, конечно, не боги и не можем запросто изменять свой облик, но придумать и сшить хороший костюм — это тоже своего рода волшебство. Никто их этих потомков Линда тебя не узнает. У них же нет чудесного зеркала".

Однако Айнагур с самого начала игры заметил, что его явно узнала и преследует одна маска. Он и сам не понял, почему она его так испугала. Длинное белое одеяние, скрадывающее линии фигуры, волосы убраны под капюшон… Вообще-то волосы все старались прятать — по ним ведь тоже можно узнать. А особенно его поразила сама маска, полностью скрывающая лицо незнакомца, — узкая, белая, с еле намеченными чертами, совершенно невыразительными и застывшими, что делало её похожей на лицо мертвеца. Маска с закрытыми глазами. Конечно, там были какие-нибудь незаметные, узенькие прорези, но создавалось впечатление, что тебя преследует человек с закрытыми глазами. Жуткое мёртвое лицо. Узкое, бледное лицо мёртвого лирна.

Кто это был? Ральд? Скорее всего… А может быть, нет? Может, это был один из призраков или демонов, посылаемых Арной… Живой мертвец. По древним поверьям, Арна умеет оживлять мёртвых, и они преследуют живых, обычно своих убийц — чтобы отомстить. Айнагур пока ещё никого не убил и мог не бояться подобной мести. Он же никого не убил!… Пока… Чего она от него хочет, эта маска? В её поведении было что-то зловещее. Она упорно преследовала Айнагура, но как будто не спешила к нему подойти. Айнагур убегал. Он к тому времени уже довольно хорошо изучил замок — расположение комнат и залов, переходы, лестницы, галереи. Но маска, похоже, ориентировалась в замке ещё лучше. Куда бы он ни пришёл, в каком бы зале ни оказался, она непременно возникала перед ним, а то и ждала его, как будто знала, что именно сюда-то он и должен был прийти. Она словно всё знала заранее, каждый его шаг… А может быть, всю его жизнь? Айнагур уже взмок от беготни и страха. Он, как безумный, метался по коридорам и залам, натыкаясь на причудливо разодетые фигуры. Над ним смеялись. В узких прорезях масок загадочно мерцали глаза. Он вздрагивал, когда кто-нибудь хватал его за руку. Скорее бы всё это кончилось! Скорее бы полночь. Время, когда можно скинуть маски и весело посмеяться друг над другом. Сегодня он не будет смеяться. Скорее бы полночь… А может, убежать отсюда? Конечно! Кто его тут держит? Эта галерея ведёт к лестнице в павильон, а оттуда по переходу на площадь. Скорее, скорее… Маска ждала его в галерее. Она опять угадала его намерения. Она стояла, преградив ему путь к лестнице. Узкое бледное лицо светилось в синеватом сумраке. Она ждала. Не подходила — ждала. Чего она добивалась? Айнагур вдруг подумал о том, что если бы она хотела догнать его и прижать к стене, то давно бы уже это сделала. Она добивалась совсем другого. Она как бы спрашивала: "Может быть, ты хочешь мне что-нибудь сказать? Что-нибудь такое, чего не скажешь в обычной обстановке… Ты же знаешь, в этот вечер можно говорить друг другу всё…" Она явно вызывала его на откровенность. Но игра богов требует предельной честности. И каждое изречённое слово обретает силу. Он боялся. Эта маска что-то знала о нём. Может быть, даже то, чего не знал он сам… Айнагур повернулся и кинулся обратно в зал, вспугнув по дороге уединившуюся от всех парочку, — робкие поклонники всегда с нетерпением ждали этой игры, чтобы, укрывшись под маской, сделать, наконец, признание… Айнагур бежал навстречу свету и пёстрым движущимся фигурам. Трус, трус! — стучало сердце…