— Что ты делаешь?
— Да так… — неопределенно сказал он, катая в руке снежок и еле заметно улыбаясь.
Я поняла, что он делает, но слишком поздно. Просто не ожидала от него такой подлости, хотя чего же еще ждать от Ворона. Но кто же знал, что он так быстро перенимает чужой опыт, мне бы и в голову не пришло кидаться снежками…
— Эй, нет, — сказала я, — Не в меня, слышишь? — он засмеялся, — Нет, не надо! — успела только крикнуть я.
Снежок попал мне в лицо. Он был твердый и мокрый, очень неприятный.
— Ах, ты!..
Я нагнулась, зачерпывая рукой холодный рассыпчатый снег.
— Не попадешь, — сказал Ворон.
— Посмотрим, — пробормотала я, — И вообще, сама знаю.
О, да, я промахнулась, зато он снова в меня попал.
— Что-то ты развеселился, — сказала я, — Знаешь, как ты себя ведешь?
— Как?
— Как самый распоследний харадай (звание рядового у Воронов)! — крикнула я, со смехом, кидая в него пригоршню снега, — Ты совсем с ума сошел, что ты делаешь?
Я прыгнула в сторону, с хохотом уворачиваясь от его объятий, но — увы и ах! — Ворон был слишком быстр для меня. Он поймал меня в объятия, обнял за плечи и прижал к себе. Я обхватила его под плащом за талию и уткнулась лицом в металлические кольца кольчуги. И закрыла глаза.
— Послушай, — промурлыкал над моей головой голос дарсая, — хочешь, я вымоюсь?
Я вздрогнула от неожиданности. В первый момент я не совсем поняла, о чем он.
— Ты шутишь? — протянула я, когда до меня дошло.
— Нет.
Я немного помолчала.
— Ты забудешь, — сказала я, наконец.
— Не забуду.
— Спорим?
Он только усмехнулся. Но продолжить этот разговор нам не дали, впрочем, я особенно и не жалела, разговор наш был не слишком содержателен. Почему-то всегда рядом с мужчиной, который меня привлекает, я утрачиваю способность здраво мыслить и вообще соображать. Как правило, я в таких случаях я несу всякую чушь, как курица-несушка, но в этот раз я свою чушь даже высидеть не успела.
— Простите, — раздался позади меня низкий женский голос.
Я оглянулась, разнимая руки и высвобождаясь из вороньих объятий. И замерла.
Она стояла возле невысокого раскидистого дерева с кривыми темными сучьями, закутанная в длинный шерстяной плащ, когда-то видимо красный, а сейчас выцветший пятнами. На фоне темной стены из грубого камня и заснеженного двора ее тонкая фигура в плаще с накинутым капюшоном казалась неожиданно яркой, как мазок алой краски на белой бумаге. Она словно возникла из небытия, только что ее не было, и вот она стоит и ждет чего-то — странная, словно в воздухе нарисованная фигура…
