— Но при чём здесь твои голодные меньшие братья! До твоего появления их что ли не кормили?
— Кормили, Максим, кормили! Я только продолжил традицию, а после меня, её продолжают другие. Дело в том, я ходил по квартирам и… собирал отходы!
— Заставляли, что ли?
— Да не заставляли, но и не помогали, как ты выражаешься, материально. Но хрюшки не знают, что них смета не выделена и хотят есть как все!
— Н-да, — вздохнул Кучаев, — работёночку, прямо скажем, ты себе подобрал не пыльную. Прямо замечу: сосудо-сердечно-успокаювающую.
— Верно подметил. Слушай, Максим, накапай из новой бутылки по напёрсточку, а потом подойди ко мне.
Кучаев нацедил коньяк в стаканы малыми порциями, подошёл к Семёну. Чокнулись. Выпили.
— А скажи, брат Максим, нет на моей физиономии некоторой дьявольской печати?
Кучаев подошёл к Семёну вплотную, приложил два пальца к виску.
— Судя по внутренним извилинам, которые передаются мне сквозь височные части черепа, ты станешь самым большим писателем на этой улице и примыкающим к ней тупикам… Позолоти, ручку, красавец, больше и приятней скажу!
— Ты, дружище, не под черепную коробку влезай, а снаружи смотри: нет ли на моём лице уголовной отметины!?
— С чего это ты вдруг? Приворовывал комбикорма, которых не было, у хрюшек и они капнули на тебя в местком?.. При нашем всеобщем воровстве, эта такая малость, что и вспоминать не стоит.
— Э… нет, свиньи на меня не могут быть в обиде!.. Вот ты на моей роже не нашёл никакой печати, а наши, — самые лучшие в мире полярные лётчики, — обнаружили сразу же уголовную печать!
— Срок тянул!?
— Какой там срок! Обнаружили и решили, правильно, между прочим, решили: есть во мне что-то воровитое… Если и сам не украду, то жулика, во всяком случае, не выдам!
— Ну ты даёшь, Семён!
Но Курилов будто не слышал, продолжал гнуть своё. Совсем забыл Кучаев, что перед этим разговором, он разливал коньяк "по напёрсточку", и видно перекапал, — рука вздрогнула! — пару капель перелил.
— Наши славные летуны воровали сами у себя аккумуляторные батареи, — в тундре это дефицит! — и поручали мне сбывать их в стойбищах, в посёлках… Для этой цели даже персональный вертолёт выделили! Я и сбывал, то есть, выменивал на всякую вкуснятину: чир олеринский, языки оленьи, печёнку, рыбу копченную и вяленую…Так что, согласно уголовного кодекса, меня бы назвали сообщником!
— Брось казниться, за давностью лет…
— Какого шакала, за давностью! Сегодня продолжается то же самое! Лётчики меняются, а промысел процветает и сегодня!
