А именно стабильности, покоя жаждали оставшиеся без своего властного кормчего петровские сподвижники, чтобы удержать власть, укрепить свое положение, найти компромисс с «боярами». В этом смысле верховники оказались бо́льшими реалистами, чем Петр. Он, обладавший непререкаемой властью и авторитетом, увлеченный грандиозными планами перестройки, ломки русской жизни, мог позволить себе не считаться с реальностью. Его сокрушительная воля, его страстное желание перемен были большей реальностью, чем все, что сопротивлялось его идеям. Он, как и многие реформаторы, находился в плену своих представлений и даже иллюзий о том, что нужно народу, стране, он мог игнорировать неблагоприятные последствия и оценки своих трудов, мог заставить всех делать то, что считал нужным. Но его «птенцы», пришедшие к власти в ночь на 29 января 1725 года, не могли вести себя подобно Петру Великому. Это были другие люди, другого масштаба, других представлений о том, что нужно государству и обществу. Они вкладывали иное, чем Петр, содержание в популярную тогда формулу «государственной пользы». И в своей политике они во многом исходили из реальности, которая им виделась (и справедливо) весьма далекой от «цветущего состояния». Они видели, что разорение крестьян, голод, длившийся четыре года (1721–1724), нехватка денег, общая внутренняя нестабильность делают невозможным и нежелательным продолжение петровского курса экспериментов.
Как известно, политика по своей сути спекулятивна. Во «мнениях», проектах, других документах верховников заметно стремление сгустить краски, когда речь идет о последствиях петровских реформ. Да, недоимки были значительные, но они никогда не достигали даже четверти общего оклада налогов. Да, бежали сотни тысяч крестьян, но ведь миллионы оставались на местах. Да, возможно, прав был Ягужинский, когда, иллюстрируя свои выводы о повсеместном голоде, упомянул о некоей бабе, которая свое дитя, «кинув в воду, утопила». Но вряд ли подобные случаи были широко распространены. Ситуация в стране была, конечно, серьезной, но не столь критической, как стремились изобразить это верховники.
Подчеркнуто мрачная оценка действительности и драматизация обстановки бросаются в глаза, когда читаешь записки верховников осени 1726 года, именно в это время обсуждение податных дел перешло в решающую стадию. «При рассуждении о нынешнем состоянии Всероссийского государства показывается, — пишут Меншиков, Остерман и Макаров в коллективной записке 18 ноября 1726 года, — что
