Россия без Петра: 1725-1740 | страница 38

И на этой эмоциональной волне Феофан произносит слова Похвалы, обращенные к стоящей у гроба вдове: «Наипаче же в своем в вечныя отечествии, не оставил нас сирых. Како бо весьма осиротелых нас наречем, когда Державное его наследие видим, прямого по нам помощника в жизни его, и подобонравного владетеля по смерти его. Тебе, всемилостивейшая и самодержавнейшая Государыня наша, великая Героиня, и Монархиня, и Матерь Всероссийская. Мир весь свидетель есть, что женская плоть не мешает тебе быти подобной Петру Великому».

Вероятно, в другое время и при других обстоятельствах последние слова вызвали бы чью-то циничную ухмылку (чему есть немало свидетельств в делах Тайной канцелярии), но сейчас это прозвучало к месту, ибо как бы предполагалось, что после смерти Петра к Екатерине — самому близкому ему человеку — перешли не только корона, престол, но и душевные достоинства, ум и энергия великого преобразователя России. В этом также содержится призыв к самой Екатерине быть достойной Петра и своего царственного жребия. Этот призыв тонко связан с сочувствием к горю этой женщины, хоронившей сразу и мужа, и дочь. Кончается речь традиционным призывом ко всем без различия сословиям еще теснее сплотиться вокруг трона, верностью и повиновением утешить «государыню и матерь вашу, утешайте и самих себя несумненным познанием, Петрова духа в Монархине вашей видяше, яко не весь Петр отшел от нас».

Здесь Феофан перечисляет членов осиротевшей царской фамилии, причем называет не имена, а степени родства членов семьи по отношению к Петру: «дщери, внуки, племянники», то есть не в том порядке, что был предусмотрен регламентом похоронного шествия. Дочери — это Анна и Елизавета, внуки — Петр и Наталья (отсутствовала по болезни), племянницы — Екатерина, Анна (ее тоже не было на похоронах) и Прасковья. Не думаю, что Феофан не знал официальной «расстановки» — протокол и до сих пор вещь строгая и обязательная, — все персоны перечислены именно в такой последовательности, скорее всего, не случайно: кто знает, что будет завтра, а архиепископ Псковский всегда думает о своем завтрашнем дне. В этом — весь Феофан, ловкий царедворец.

Церемония быстро заканчивается, гроб закрывают, возле него устанавливают круглосуточный караул, и темное, низкое небо Петербурга раскалывается от страшного грохота: «Из всего паки мелкаго оружия, такожде и из всех пушек крепости и в Адмиралтействе вдруг страшный трижды гром великий издан»