Медейские офицеры окинули Марка свирепо-оценивающими (если только возможно подобное сочетание) взглядами и перестали обращать на него внимание. Гораздо больше их интересовало происходящее в лагере противника, то и дело бросали они вниз обеспокоенные взгляды. Марка же возвели на помост и поставили рядом с виселицей, поручив заботам конвойных и предоставив возможность поразмыслить над своим положением.
Размышлять, впрочем, о нем совсем не хотелось, будущее рисовалось Марку в самых мрачных тонах. Он почти не сомневался, что отцу известно о его положении. Не было сомнений так же и в том, что отец и пальцем не шевельнет (и своим офицерам запретит), ради того, чтобы вытащить его, если это как-то затронет военные интересы империи. Весьма живо Марку припомнился эпизод с пленением медейского принца Кириана; с ним теперь происходило то же самое. Но ему, с детства усвоившему формулу "император всегда прав", и в голову не пришло отца осудить. Хотя, что и говорить, мысли его посещали самые горькие. Вспомнив отца, Марк вспомнил и мать, Эву, друзей… Что будет с Эвой, если он погибнет? У нее нет и половины душевной силы императрицы Туве, не говоря уже об императоре…
Нет, лучше об этом вовсе не думать, решил Марк, только сердце напрасно истерзаешь.
Среди офицеров произошло движение, очень кстати отвлекшее Марка от горестных рассуждений, и в первый, ближний к нему ряд, протолкался высокий человек с головой, повязанной черным платком на разбойничий манер. Марк узнал в нем Пса. Одежда сидела на нем кое-как, словно он одевался впопыхах, а лицо выражало сильное волнение. Он окинул Марка быстрым, злым взглядом, искривив тонкие губы; потом выглянул за зубцы, оценивая обстановку, и сразу же повернулся к Изоле. Некоторое время они о чем-то быстро и яростно шептались. Было видно, что эти двое с трудом выносят друг друга, и лишь крайние обстоятельства заставляют их действовать сообща. Марк очередной раз подивился на демократические взгляды, царившие в медейских войсках. Попробовал бы кто-нибудь из имперских солдат заговорить в подобном тоне со своим командиром! Уже через несколько часов он качался бы на виселице.
Вскоре на стене появилось еще одно знакомое лицо. Поодаль от офицеров возникла Джулия, при утреннем свете показавшаяся Марку еще красивее, чем накануне. Темные вьющиеся волосы ее были распущены и пушистой массой окутывали плечи и спину. На ходу она пыталась собрать и поднять их, но они выскальзывали из рук, и через минуту Джулия оставила попытки. Вместе с ней пришел долговязый мужчина, чем-то неуловимо смахивающий на Пса. Если судить по его длинной светлой косе, были они земляками, и что-то северное отчетливо проступало в их чертах. Он сказал Джулии несколько слов и указал на Пса, который продолжал беседу с Изолой, кривя при этом рот в презрительной гримасе. Потом Пес подошел к ним и заговорил тихо и гораздо спокойнее, чем с Изолой, хотя вид у него был весьма взвинченный. Щека его дергалась, а глаза неистово горели. Марк встретился с ним взглядом, и его обожгло ненавистью. Ему снова захотелось спросить: "За что?", но в глубине души он знал ответ. Ах, отец, великий умелец ломать и перекраивать людей…
